Игорь Середенко - Богомол

— Вот теперь гораздо лучше. Берите лампу, а я возьму фонарик, — сказал Матвеев.

Взяв фонарик у археолога, Матвеев пошел вперед. Лабиринт начал поворачивать то в одну сторону, то в другую, затем появились разветвления. Прохлада и сырость наполняли тёмные коридоры.

— Пойдем этим путём, — сказал Рахимов. — Будем держаться левой стороны. Если заблудимся, то всегда сможем вернуться обратно к выходу.

— Вам не кажется, что наш путь затянулся? — спросил Матвеев.

— Да, вы правы. Для погреба он слишком великоват. Это какое-то подземелье.

Рахимов остановился перед разветвлением и посветил на стену.

— Любопытно, — произнес Рахимов.

— О чем вы? — спросил Матвеев.

— Вот, смотрите, — Рахимов подошел ближе к стене, что бы осветить лучше.

На стене был изображен молящийся монах.

— Ещё один. Такие же изображения мы видели наверху, на стенах монастыря, — сказал Матвеев.

— Странно, зачем в погребе изображать молящихся монахов? — сказал Рахимов.

— Может быть, это не погреб вовсе. Этот туннель ведет глубоко в горы. Кажется ему нет конца, — сказал Матвеев.

— Иногда монахи роют такие подземелья для того, что бы иметь тайный выход из монастыря. Это делалось раньше, на случай осады. Вероятно, монастырь часто приходилось защищать. Теперь в этом нет нужды, — сказал Рахимов.

— Возможно, вы правы. Куда же ведет этот проход? — сказал Матвеев.

Неожиданно, в глубине туннеля едва послышался шорох.

— Вы слышали? Крысы, — спросил Матвеев.

— Да, как будто кто-то царапает каким-то металлическим предметом, — сказал Рахимов.

Они оба пошли на звук шума. Не прошло и минуты, как звук усилился.

— Мы уже близко. Это где-то здесь, — сказал Матвеев, его волнения перешли в уверенность.

Они пошли по одному из ветвлений в тоннеле, из которого раздавался скрежет металла. Вскоре они вышли в небольшое помещение. Подземная комната осветилась фонариком и лампой. С левой стороны они увидели небольшую клетку, отбрасывающую полосатые тени от фонарика и лампы. В ней сидел бородатый, сутулый мужчина. Перепутанные локоны его темных волос доставали до плечей. Опущенное лицо трудно было разглядеть. Незнакомец держал дрожащей рукой металлическую кружку и судорожно постукивал ею по решетке.

— Эй, в камере! — крикнул Матвеев. — Кто вы?

Мужчина не шелохнулся. Его глаза были пустынными, они не реагировали ни на движение, ни на свет. Казалось, что незнакомец не замечал появившихся людей. Матвеев дотронулся до его плеча.

— Кто вы? — повторил он твердо свой вопрос.

Вдруг, незнакомец поднял голову и посмотрел на Матвеева.

— Дайте мне воды. Я хочу пить, — тяжелым голосом, с хрипом внезапно произнес незнакомец, по-видимому, в горле у него давно не было воды, его губы местами покрылись чудовищными трещинами.

— Здесь есть небольшой бочонок, — произнес Рахимов, — на вкус — вода.

Он подошел к незнакомцу, осторожно взял у него кружку и наполнил ее водой из бочонка. Затем вернулся и отдал ее незнакомцу. Тот жадно, захлебываясь в две секунды опорожнил её.

— Дайте еще. Прошу вас, — задыхаясь, жалобно произнес незнакомец.

Рахимов хотел было налить еще одну кружку, но Матвеев остановил его рукой. Он забрал кружку у Рахимова.

— Постой, пусть ответит сначала на некоторые вопросы, — сказал Матвеев.

— Это идея, — согласился Рахимов.

— Итак, — обратился Матвеев к незнакомцу. — Кто вы? Как вас зовут?

Незнакомец сел на небольшой деревянный стул и свесил голову.

— Если я скажу, то вы дадите мне пить? — сухо произнес незнакомец и, поперхнувшись, начал он начал тяжело кашлять. Приступ кашля буквально разрывал его горло.

— Да, дам. Но сначала, ты ответишь на некоторые вопросы. Итак, как тебя зовут?

— Я, — хриплым голосом произнес незнакомец, — ни в чем не виновен… Меня зовут Сурин Геннадий.

— Геннадий, а собственно в чем вы провинились? — спросил Матвеев.

— Ни в чём. Меня схватили в моём доме… Они выкрали меня… меня похитили… отпустите меня… — взмолился Геннадий.

— Но, ты виновен?! — произнес Матвеев, неожиданно изменив голос. Он, как будто начал требовать от незнакомца признания.

— Нет, это не я. Вы не знаете… — вдруг голос Сурина понизился, и он начал плакать, словно малое дитя. — Он заставил меня это сделать. Я не хотел этого, я… — неожиданно Сурин схватил руками решетку и начал биться об нее головой.

Матвеев от неожиданности отскочил назад.

— О боже. Надо прекратить этот допрос, — сказал Рахимов, испугавшись за арестанта. — Этак он разобьет себе голову.

— Вы правы, — сказал Матвеев.

Им еле удалось оторвать незнакомца от решетки. Дверь в камеру была окутана тяжелыми цепями. На петлях висел большой замок.

— Вы можете открыть его? — спросил Рахимов, вспомнив об отмычках.

— Сейчас этого делать не нужно, — ответил Матвеев. — Мы не знаем, что это за человек, и почему монахи его посадили за решетку. К тому же, будучи на свободе он может нас выдать.

Неожиданно незнакомец остановился и отошел в дальний темный угол камеры, где растворился во мраке.

— Вряд ли теперь мы добьемся от него чего-то, — сказал Матвеев.

— Вы правы, — ответил Рахимов. — У него тяжелое психическое расстройство.

— Нам пора возвращаться, а кружку возьмем с собой.

— Зачем она нам? — удивился Рахимов.

— Отпечатки пальцев. Они понадобятся. Если это похищение человека, то я должен выяснить все об этом Геннадии Сурине, как он сам себя назвал.

— Но там есть и мои отпечатки, я тоже касался этой кружки, — сказал Рахимов.

— Ваши отпечатки меня не интересуют, главное, что на кружке есть его отпечатки, — произнес Матвеев.

Они собирались уже уходить, как вдруг незнакомец буквально набросился всем своим весом на решетку, сильно ударившись об нее. Он схватил руками стальные прутья и начал дико кричать. Его глаза были похожи на взгляд сумасшедшего. Так же неожиданно он успокоился, и дико закричал:

— Не забирайте свет! Оставьте…. я боюсь темноты! — кричал незнакомец.

— Оставьте лампу, иначе он не успокоится, — сказал Матвеев.

Когда они вышли из подземелья, в библиотеке с верхних окон появились, едва заметные, первые лучи солнца.

— Надо торопиться, — сказал Матвеев, — пока не рассвело.

Они оба незаметно вернулись к себе в комнату, не встретив ни одного монаха.

— Боже, как сильно болит голова, — неожиданно сказал Матвеев, тяжело опустившись на кровать. — У вас есть таблетки от головной боли?

— К сожалению, нет, — ответил Рахимов. — Я сейчас сделаю для вас чай. Он всегда успокаивает меня. Может быть и вам поможет? Хотя… о, черт… меня сильно тошнит, — сказав это, он умчался в уборную.

Когда он вернулся, то чувствовал себя намного лучше.