Андре Бьерке - Тяжелый покер

Хаген вновь осклабился с леденящей душу любезностью.

— Прошу прощения, но здесь есть кое-что и посильнее. — Он развернул свой веер быстрым взмахом. В нем была только одна червонная дама, а все остальные — восьмерки.

— «Каре» — четыре одинаковые карты! — со стоном бросил Моллерюд свои карты, не показывая их.

Через минуту Хаген уже подсчитал свои фишки, которые рядами возвышались прямо перед ним, как этажи небоскребов. Он сделал записи в блокноте и теперь был готов огласить итоги.

— Итак, результат сегодняшнего вечера следующий: Гюндерсен должен уплатить 5 400 крон, Моллерюд — 7 600, и Крон — 13 000.

Гюндерсен и Моллерюд вынули свои бумажники. Страхагент аккуратно развернул большие купюры и сложил их ровной стопкой, с достоинством и деловито, как будто вы плачивал страховую сумму при пожаре. Живописец швырнул пачку тысячных и сотенных бумажек, словно выбрасывал макулатуру в мусорную корзину. Казалось, он находился на грани нервного срыва.

— Мне всегда кажется, что на моих руках дерьмо после этих покерных партий. Пойду-ка умоюсь.

— Модные живописцы зарабатывают столько не облагаемых налогами денег, что их ни капельки не жаль, — сухо заметил Хаген и кивнул ка дверь, ведущую в коридор: — Ванная там.

Моллерюд вышел из комнаты. Крон достал свою чековую книжку и уже приготовился писать в ней шариковой ручкой, но Хаген протестующе поднял руку:

— Нет, так не пойдет! Только наличными!

С видимой досадой Крон тоже был вынужден достать свой бумажник. Он уже передал деньги, и тут его внимание привлекли карты Моллерюда, плотной кучкой лежавшие у края стола. Он схватил их и повернул лицевой стороной вверх.

— Что же это такое? — Затем резко повернулся к Моллерюду, который в этот момент вошел в комнату. — Теперь я понимаю, почему ты чувствуешь дерьмо на своих руках. Куда делась твоя пятая карта? Здесь их только четыре.

— Четыре? — Молодой художник изобразил на лице удивление. — Разумеется, у меня было пять карт.

— А не засунул ли ты случайно одну из них в башмак? — У Крона уже начинали бледнеть скулы. — Или одарил Хагена одной из восьмерок? Как-нибудь под столом?

— Ну, знаешь ли! Это наглейшая… — Моллерюд нагнулся и подхватил с ковра «шестерку треф», у самой ножки стола. — Вот она. Наверное, отлетела, когда в конце игры я бросил карты.

— Или, может быть, наш хозяин сбросил ее туда? Чтобы, скажем, не оказаться с шестью картами на руках в момент их открытия!

Обвинение в шулерстве привело к жаркой сцене между двумя господами. Хаген пока не вмешивался, но его и без того распухшее лицо вздулось еще больше. Гюндерсен был все еще молчаливым наблюдателем, но в его глазах появился новый, напряженный блеск.

— Слушай-ка, ты! — Моллерюд стукнул кулаком по столу. — Я же сам проиграл сегодня вечером 7 600 крон…

— Все это обратится в солидную чистую прибыль, когда ты и доктор начнете дележку! — отрывисто продолжал Крон. — Я уже заметил, что или ты, или Хаген неизменно оказываетесь победителями на наших покерных вечерах.

— Как ты смеешь клеветать на меня и обвинять в шулерстве!

Крик гулко раскатился в стенах, и с таким же звонким резонансом прозвучал саркастический ответ:

— Ну, я-то уж знаю, какую власть имеет над тобой Хаген. Он может заставить тебя делать все, что угодно!

Во время гвалта одна из дверей в комнате открылась, и в дверном проеме показалась женщина с усталым, строгим и печальным лицом. Коротко подстриженные волосы лежали в беспорядке, на ней были шлепанцы, брюки и короткий халат. Она бросила мимолетный взгляд на собравшихся, зажигая сигарету, и сказала:

— Нельзя ли потише? Мне бы хотелось хоть ночью отдохнуть.

Гюндерсен в ответ учтиво поклонился:

— Простите, фру Хаген, мы сейчас же разойдемся.

— Да, судя по шуму, вы так разошлись, что дальше некуда! — язвительно ответила женщина.

Хаген злобно и бесцеремонно зашипел на жену:

— Тебя это не касается. Марш в постель!

Она исчезла, но дверь оставила приоткрытой.

Теперь Крон наклонился к хозяину. Он говорил намного тише, но не менее угрожающе.

— Верни мне и Гюндерсену деньги, которые с нас взыскал!

Хаген похлопал себя по внутреннему карману:

— Наличка есть наличка, а игра есть игра, господин бизнесмен.

— Я немедленно пойду в полицию! — Оптовик был в ярости.

— А как ты докажешь свое обвинение? — спокойно спросил Хаген. — У тебя есть свидетели? — Он посмотрел на двух остальных. Гюндерсен пожал плечами. Моллерюд был нем, как рыба. У победителя вечера вновь появился волчий оскал. — Ступай, ступай в полицию. И донеси на себя самого — за клевету и оскорбления!

Крон рванулся к двери, ведущей в коридор.

— Ну, берегись! Ты еще у меня дождешься!

Дверь с шумом захлопнулась. Через несколько секунд послышался соответствующий хлопок наружной двери.

Хаген направился к окну с полным бокалом виски, распахнул его, сделал глубокий глоток из бокала и проворчал:

— Ух! Ему явно надо проветриться.

— Он, наверное, совсем рехнулся! — выпалил Моллерюд.

— В последнее время коммерческие дела Крона идут все хуже и хуже, — вставил Гюндерсен. — Это было, должно быть, большим ударом для него.

— Ты хочешь сказать, он заработал нервное истощение?

— Опухоль мозга — вот мой диагноз, — пробурчал Хаген и сделал еще один глоток.

Гюндерсен направился к нему, и, когда заговорил, в его голосе появилась новая интонация:

— Лучше бы ты позаботился о своем собственном здоровье!

— А, и ты мне грозишь? — прошипел Хаген.

— Вовсе нет. Меня беспокоит твое больное сердце.

— Считаешь, я слишком много пью? — Хаген подошел к столу и поставил на него полупустой бокал. — Спасибо, уж врач-то знает свою норму. И у него есть скополамин в аптечке. Впрочем, я вполне подхожу под ту категорию, которая в твоей отрасли называется «хорошая жизнь». Ты ведь сам оформил превосходный полис по страхованию жизни.

Гюндерсен обернулся и посмотрел ему прямо в глаза.

— На этот страховой полис ты не имел права: ты — самая настоящая «плохая жизнь». Твоя медицинская справка — о, да! — в своем покере ты мастак.

— Не смей наводить критику на мою профессиональную этику! — рявкнул Хаген. — Лучше подумай о своей собственной. Кто бы мог представить себе страхагента в роли азартного покерного игрока?

Стенные часы пробили одиннадцать протяжных ударов. Пьяный врач, шатаясь, направился к стулу у окна и опустился на него. Он с нежностью обхватил свой бокал.

— Прощайте, господа, и спасибо за вечер!

Несколько мгновений спустя оба гостя уже стояли в прихожей, хозяин их не провожал. Они поторопились надеть на себя верхнюю одежду. Гюндерсен задержался на пороге, холодным взглядом окинул комнату и пробормотал: