Николай Шпанов - Похождения Нила Кручинина

Кручинин спросил и у Оле, не знает ли он каких-нибудь песен. Парень на минуту сдвинул брови, соображая, по-видимому, что лучше всего исполнить, и запел неожиданно чистым и легким, как звон горной реки, баритоном. Он пел о море, о горах, о девушках Севера с толстыми золотыми косами, живущих в горах на берегу моря.

— Вы любите песни? — спросил он, окончи

— Да, — сказал Кручинин. — Я люблю песни и… собираю их везде, где бываю.

— Наш пастор тоже собирает песни и сказания, — заметил хозяин гостиницы. — Он даже записывает их на этакий аппарат. Я забыл, как он называется.

— Эта машинка здесь, — сказала хозяйка. — Я ее спрятала. Думала, может быть, из-за нее могут быть неприятности.

— Неси-ка, неси ее. Пускай гости посмотрят, — сказал хозяин.

Через несколько минут перед нами стоял портативный магнитофон вполне современной конструкции с приделанным к нему футляром для запасных лент. Запись велась на пленку и позволяла тут же воспроизводить ее на том же аппарате переключением рычажка.

— Умная штука! — восхитился хозяин. — Сам поешь, сам слушаешь.

— Наверно, очень дорогая, — уважительно заметила хозяйка и фартуком смахнула с футляра пыль.

Кручинин один за другим поставил несколько кружков лент и внимательно прослушал.

— Нужно будет попросить разрешения пастора воспользоваться этим аппаратом, — сказал он.

— Сейчас вы увидите самого пастора, — сказал Оле Кручинину. — Он, наверное, уже на “Анне”.

— На “Анне”? — удивился Кручинин.

— Он решил воспользоваться этим рейсом, чтобы побывать на островах.

— Ах, вот что! Подбирается приятная компания.

— Если не считать Видкуна, — пробормотал Оле.

— Как, и кассир тоже?

— Кажется, да.

К пристани друзья шли тихими улицами. Стук подкованных ботинок о гранит мостовых четко разносился между тесно сошедшимися домами. Встречные здоровались с русскими приветливо, словно то были давнишние знакомые. Каким-то образом весь городок уже знал, что они русские. И это радушие относилось не столько к случайным туристам, сколько к великому народу, представителями которого они тут невольно оказались.

Грачик издали увидел у пристани приземистый зелено-белый корпус “Анны”.

В сторонке, поодаль от толпы, Грачик заметил Оле и Рагну. Они стояли, взявшись за руки, как любят держаться дети, и о чем-то беседовали. У Рагны было такое же сосредоточенное лицо, как накануне. Оле же, по обыкновению, был весел и то и дело смеялся. При виде русских он высоко подбросил руки девушки и вприпрыжку пустился к “Анне”. Рагна без улыбки глядела ему вслед.

На борту гостей уже ждали шкипер и пастор. Кассир, заложив руки за спину и ссутулив плечи, медленно прохаживался на пристани.

Увидев, что бот отваливает без него, Грачик спросил:

— Разве вы не едете с нами?

Видкун скорчил гримасу отвращения и угрюмо пробормотал:

— Есть на свете люди, от которых хочется держаться подальше. — При этом его мутные злые глаза уставились на Оле Ансена.

Море было спокойно. “Анна” бойко прокладывала себе путь, расталкивая крутыми бока ми теснившиеся к берегу льдинки, размягченные весенним солнцем и водой.

К месту назначения — южному острову, архипелага — подошли в сумерках. Друзьям нужно было поскорее отделаться от спутников, чтобы, не теряя времени, заняться отысканием следов гитлеровского агента, известного под именем Хельмута Эрлиха. Нужно было обе: вредить его, прежде чем ему удастся найти надежную нору, в которой он сможет отсидеться до возможности вытащить на свет припрятанные списки законсервированной агентуры и возобновить свою подрывную деятельность. Было известно, что переданная американской разведке нацистская агентура должна, по мысли ее новых хозяев, сделать эту маленькую северную страну базой своей секретной деятельности, направленной против СССР и некоторых других стран. Трудно предположить, что мирный, трудолюбивый и свободолюбивый народ этой страны согласился бы дать приют иностранной службе диверсий, имеющей своей единственной целью шпионаж и провокации, направленные на разжигание новой войны. Этот народ не раз уже в своей истории отстаивал собственную независимость от поползновений на нее даже наиболее “родственных” претендентов. К тому же он заслуженно гордился своим миролюбием и традиционным нейтралитетом в бурной жизни Европы. Поэтому можно было с уверенностью сказать, что даже если шкипер и другие не совсем верят в чисто туристские цели Кручинина и Грачика и догадываются об их истинных намерениях, то все равно они сделают все, чтобы им помочь. Они видели в русских гостях верных и бескорыстных друзей своего народа.

Под первым попавшимся предлогом, закинув за спину мешки, друзья покинули судно и ушли вглубь острова. Убедившись в том, что разыскиваемого преступника на острове нет и что следы наводят на мысль об его возвращении на материк, они повернули назад.

— Неприветливые места, — сказал Грачик, обведя рукой видимый сквозь туманную дымку берег. Скалы круто обрывались прямо в воду. Береговая полоса измельченного океаном шифера была так узка, что по ней едва мог пройти рядом два человека. Волны спокойного прилива перехлестывали через эту полосу и лизали замшелую подошву утесов. Глаз не находил не единого местечка, где утомленный мореход мог бы найти приют и отдых. Негде было даже пристать самому маленькому суденышку без опасности быть разбитым о скалы

Грачик повел плечами, словно ему стало холодно от этой суровости, и повторил:

— Неприветливо.

— Да, не очень уютно, — с усмешкой согласился Кручинин и с каким-то сожалением оглядел серые скалы, серую от пены полоску прибоя, сереющий в тумане недалекий горизонт.

Первые розовые блики зари уже вздрагивали на далеких, плывших у горизонта облаках, когда они подошли к берегу. Они старались идти как можно тише, чтобы не разбудить спутников, но каково же было их удивление, когда, выйдя из-за последней скалы, отделявшей их от фиорда, они совершенно ясно услышали голоса, доносившиеся с бота.

Кручинин остановился и сделал Грачи знак последовать его примеру. Они замер, безмолвные и невидимые с судна, и прислушались.

С “Анны” доносились два голоса. Можно было без труда узнать голоса Оле и шкипера. Они о чем-то спорили. Сначала нельзя бы разобрать взволнованно сыплющихся слов, по-видимому, очень возбужденного Оле. Шкипер отвечал редко и более спокойно.

— Ты глуп, Оле, молод и глуп, говорю я тебе. Бог знает, что еще выйдет из вашей затеи, — заключил шкипер. — Один бог знает.

Голоса смолкли. Спор не возобновлялся. Кручинин поманил Грачика и, нарочито громко ступая по прибрежной гальке, направился к судну. Приблизившись, друзья увидели, что Ансен сидит возле люка, ведущего в крошечную каюту. Шкипер, очевидно, находился в каютке. Вероятно, потому его голос и доносился до берега не так громко. Хотя друзья старались приблизиться так, чтобы их было слышно, оба моряка, по-видимому, были настолько заняты своими мыслями, что заметили гостей лишь когда, когда те подошли к самому берегу. Какая-то излишняя суетливость чувствовалась в их движениях, когда Оле опускался в шлюпку, чтобы снять друзей с острова, а шкипер подавал ему весла и отвязывал шлюпку от кормы бота.