Николай Шпанов - Похождения Нила Кручинина

Примерно через полгода после того, как увидел свет маленький сборник «Искатели истины», где описывалось несколько эпизодов из следственно-розыскной и криминалистической деятельности Нила Платоновича Кручинина и его молодого друга Сурена Тиграновича Грачьяна, автором этих строк было получено следующее письмо:

Прочёл «Искателей истины». Не говоря о том, что я очень польщен выбором моей скромной особы в качестве основной фигуры для разговора на такую важную тему, как оздоровление нашего общества путем борьбы с преступлением, — мне нечего возразить по существу Ваших сообщении. Насколько мне не изменяет память, там все на месте: эти частные случаи описаны именно так, как происходили. Однако считаю себя вправе просить Вас о некотором исправлении в общей постановке вопроса. По-моему необходимо не только в декларациях от автора или от действующих лиц показать читателю всю огромность принципиальной разницы в деле борьбы с преступностью в буржуазном обществе и у нас. Нужно рассказать нашим людям и о том, как обстояло это дело во времена царизма и как обстоит теперь, обнажить разницу в самом существе преступности, в её распространении и формах существования. Извините меня, но мне кажется, что из Ваших сообщений не ясно, что в самом нашем обществе больше не существует условий для развития преступных элементов, так сказать «внутреннего масштаба». Из Ваших сообщений несведущий читатель может сделать вывод, будто крупные правонарушения всегда являются результатом подстрекательства со стороны политических сил, враждебных нашему народу и социализму, и будто корни всякого уголовного правонарушения уходят за рубеж. Преступность, как наследие прошлого, существует, к сожалению, и у нас. Воспитательная работа нашего общества ещё далеко не достигла того, чтобы сделать ненужным ни наказание, ни профилактику. Поэтому я позволю себе приложить к сему список нескольких интересных «дел». Они могут быть найдены в соответствующих архивах и помогут осветить советскому читателю этот сложный и болезненный вопрос. В этом списке особняком стоит дело № 14 («Дело Паршина»). На него стоит обратить внимание не только потому, что оно интересно с розыскной точки зрения. На его примере можно показать широкому кругу наших молодых людей, что было и чего больше не может быть. Думается мне — это важно. Советский читатель хорошо поймет размеры и значение бездны, созданной социальными и политическими времени между нашим обществом и пороком. Преступность пышным букетом расцвела в былые времена потому, что само правосознание буржуазии способствовало этому развитию. Ведь и хищническая деятельность буржуазии была не чем иным, как преступлением. Вы, конечно, помните мысль Энгельса о том, что если один человек наносит другому физический вред, и такой вред, который влечёт за собою смерть потерпевшего, то мы называем это убийством; а если убийца заранее знал, что вред этот будет смертельным, то мы называем его действие умышленным убийством. Если же общество ставит сотни пролетариев в такое положение, при котором они неизбежно обречены на преждевременную неестественную смерть, на смерть столь же насильственную, как смерть от меча или пули; если общество само знает, что тысячи должны пасть жертвой таких условий и все же этих условий не устраняет, то это ещё более страшное убийство, чем убийство отдельного лица, — это убийство скрытое, коварное, от которого никто оградить себя не может, которое не похоже на обычное убийство только потому, что не виден убийца.

У некоторых наших авторов существует порочная манера представлять дело так, будто уже само буржуазное правотворчество, являющееся зеркалом буржуазного правосознания, не содержит в себе норм, ограничивающих преступления против не буржуазных классов, против пролетариата в целом и против отдельных его представителей. Послушайте меня, не становитесь на такую точку зрения. Это демагогия искателей легких докторских и кандидатских степеней. Они идут по линии наименьшего сопротивления, они пренебрегают фактами, отбрасывают, как якобы несуществующее, то, что им неудобно в буржуазном праве. Это делается вместо того, чтобы с фактами в руках доказать нечто гораздо худшее — что само же буржуазное общество, в лице своих органов расследования и суда, открыто идёт на нарушение, вернее говоря, на обход писаных лицемерных норм существования, не обязательных для самой буржуазии.

В современном капиталистическом государстве происходит почти видимое смыкание слоев, которые американская журналистика именует «респектабельными» гангстерами, с откровенными гангстерами отнюдь не респектабельного толка. Естественно, что поэтому и органы власти уже делают между ними различие лишь тогда, когда нереспектабельный гангстер принадлежит к низам своей гангстерской среды. А для главарей гангстеризма закон о наказуемости грабежа и убийства оказывается в такой же мере обходимым рифом, как для главарей официального монополистического капитала какой-нибудь антитрестовский закон. По грабительской сути своей эти слои общества — родные братья. Поэтому и различия между ними суд не знает.

Такое положение не успело создаться в дореволюционной России. В ней исполнительная власть не успела поставить знак равенства между воротилами банков и главарями крупных грабительских шаек. Тем не менее, питательная среда для широкой деятельности искателей лёгкой наживы всех планов и масштабов существовала. Её создавали не только сами условия капитализма, но и продажность полицейского аппарата империи. С тех пор утекло много воды. Жизнь профессионального правонарушителя царских времён не стоит даже сравнивать с условиями его существования в СССР. Не только невероятно сузился «круг деятельности» этих рыцарей ночи. Постановка дела борьбы с ними настолько изменилась, что понятие преступления как профессии можно считать умершим. Теперь преступник-«профессионал» является куда более редким представителем своей касты, нежели зубр в Беловежской пуще. А есть преступные «специальности», и вовсе прекратившие свое существование. Одною из таких специальностей является «медвежатничество», то есть вскрывание несгораемых касс. Грабителя-«кассиста» в наши дни почти не существует. Отмирание этой «специальности» является очень показательным для всего процесса изживания у нас уголовщины как «основного» занятия. Вот почему я и позволил себе обратить Ваше внимание на дело Паршина. Он был последним «профессором» своего дела в нашей стране. Это я говорю с уверенностью.