Николай Шпанов - Похождения Нила Кручинина

Большинство фигур в каждой из категорий жили, совершали преступления. У некоторых бывало по пять, а то и по десять фамилий и кличек. Нужно было самым тщательным образом установить тождество пойманных и осуждённых нарушителей с сидящими, с бежавшими, с умершими и с пропавшими без вести. Это была кропотливая, чрезвычайно трудоёмкая работа. Она требовала не только знания «в лицо» всех носителей этих имён и кличек, не только идентификации по всем возможным признакам, но и непрерывных сношений с органами розыска всего Советского Союза.

Пока шла эта работа, Кручинин занялся изучением личного состава ограбленных институтов. Это тоже требовало огромного труда и осторожности. Кручинин не хотел выдать кому бы то ни было из непосвящённых, что идут поиски. Ни один человек из нескольких сотен сотрудников институтов и многих сотен студентов не должен был знать, что Кручинину нужны образцы их почерков для сравнения с адресами на возвращённых конвертах.

Никто не должен был знать, что Кручинину нужны дактилоскопические отпечатки для сличения со следами пальцев, оставленными на конвертах. Следы эти не были видимы простым глазом, но их без труда обнаружили эксперты.

От ясного представления масштабов этой работы могли опуститься руки, но… Кручинин знал, что они не должны опускаться ни, у него, ни у его сотрудников. Работа должна была быть проделана во что бы то ни стало. Последний «медвежатник», кто бы он ни был — осколок ли прежних времён или новый выученик какого-нибудь ушедшего на покой зубра, — должен быть выловлен и изолирован.

Со всех концов Союза, из городов, где работали большие аппараты Уголовного розыска, из городков и районов, где весь розыск был представлен одним уполномоченным, из сельских местностей, где вовсе не было уполномоченных и их функции лежали на одиноком сельском милиционере, — отовсюду текли сведения о наличии или отсутствии зарегистрированных уголовников подходящей квалификации. Места заключения — тюрьмы, лагеря, дома предварительного заключения, — все сообщали о содержащихся в них субъектах, хотя бы отдалённо подходящих к установочным данным Кручинина.

Почтовые штемпеля от Владивостока до Минска и от Мурманска до Батуми пестрели на приходивших пакетах. В большинстве своём пакеты эти приносили краткое сообщение о том, что подходящих личностей не обнаружено. На весь Советский Союз оказались зарегистрированными всего девяносто два субъекта, причастных когда-то к делам по взлому несгораемых шкафов. Но и тут нужна была существенная поправка: регистрация была значительно растянута — начало её относилось к дореволюционным временам.

— Н-да, — бормотал Кручинин, просматривая очередное сообщение.

На девяносто выявленных фигур приходилось около семисот фамилий. Даже при уверенности, что все сведения точны, нелегко было разобраться в такой коллекции. У этого собрания был один существенный изъян: больше половины людей пребывало теперь в неизвестности, о многих даже нельзя было сказать, живы они или нет.

— Изъян, конечно, немаловажный, — поглаживая бороду, произнёс Фадеич, — однако же, — он с почтительной осторожностью придвинул свой стул к столу Кручинина, — поглядим.

Чем больше трудностей вставало на пути расследования, тем больше это дело захватывало Грачика. От прежнего внутреннего сопротивления необходимости заниматься «раскопками» давно ничего не осталось. Он со вниманием и интересом следил за работой Кручинина и привлечённого им в помощь Фадеича.

Старик принялся перебирать карточки. Одни из них он откладывал влево, другие — вправо, третьи клал перед собой. Он занимался своим делом молча, сосредоточенно. Времени от времени он поправлял съезжавшие на кончик носа очки, завёртывал очередную самокрутку из невыносимо крепкого табака. Этот табак ему присылали откуда-то с юга бывшие правонарушители, и он гордился тем, что курит не такой табак, как прочие, а взращённый руками тех, кого когда-то он «вылавливал».

Надо сказать, что эта своеобразная связь старика со своими бывшими «подопечными» была его характерной чёрточкой. Он любил следить за судьбой своих отбывших срок «питомцев» и, бывало, даже помогал своим трудовым рублем в трудоустройстве тем, кто оказывался в трудном положении.

Кручинин работал также молча, ни о чём не спрашивая Фадеича, и терпеливо наблюдал за стариком, стараясь по именам, оказывающимся в той или иной стопке, угадать его замысел.

— Ну вот, Нил Платонович, — сказал, наконец, Фадеич. — Половина дела, глядишь, и сделана.

Грачик вопросительно глядел на Фадеича, ожидая продолжении. Старик же, лукаво подмигнув, подбородком указал на карточки: «полюбопытствуй мол». Кручинин в свою очередь с улыбкой наблюдал эту немую сцену. Ему всегда доставляло удовольствие видеть, что Грачик не ограничивается обязанностями, возложенными на него сверху, а, не жалея сил и времени, тянется ко всему, что может расширить его знания и горизонт.

Грачик пересмотрел карточки, но все же характер каждой из трех стопок оставался ему неясен.

— В левой — начисто ненужные, — сказал наконец старик.

— Это почему же? — поинтересовался Грачик.

— Вам ещё не ясно? — спросил Кручинин Грачика. — Ведь мы уверены, что институтские шкафы взломаны одним человеком. Вся подготовительная работа — прорезывание стены и прочее — также сделана одним человеком. Вторых следов ни на одном месте преступления не обнаружено. Так?

— Так, — согласился Грачик.

— Следственно, — не скрывая торжества, подхватил Фадеич, — сей муж не мог быть хлипеньким?

— Да, наверно, сила у него была медвежья, — согласился Грачик.

— Ну, и выходит: шушеру эту, — Фадеич пренебрежительно оттолкнул левую стопку карточек, — со счётов долой! Мелкий народ, слабосильный. — Он погладил свою седую бороду и не без самодовольства прибавил: — Всех знаю!.. Как живые предо мною. Хлипкий народец.

Кручинин без колебания сгрёб отодвинутые карточки и бросил в ящик стола.

— А эти? — ткнул он в правую стопку.

— Сомнительные, — с оттенком виноватости сказал старик. — Есть и такие, которых я не видывал. Варшавские попадаются. Эти особливо подозрительны. Впрочем, должен доложить, что хотя поляк в своей специальности человек и тонкий, но корпуленции у него той нет, чтобы кассы в одиночку ворочать. Да кассист-поляк на дело один никогда и не хаживал. Артелью работали, интеллигентно. Следственно, по мне бы, всех поляков из этой пачки вон.

— Выкинуть?

Старик утвердительно кивнул:

— Выкинуть.

Кручинин задумался было, но потом стал все же перебирать карточки и отдавал Грачику те, которые относились к известным взломщикам варшавской школы. Впрочем, на этот раз в его движениях не было прежней решительности. Можно было подумать, что он сомневается в правильности того, что делает.