Елена Арсеньева - Танго под палящим солнцем. Ее звали Лиза (сборник)

— Сбили! Его сбили!

Лиза подскочила к нему и увидела, что «мессер» падает, оставляя за собой хвост черного пламени. Вот канул куда-то за дома, ближе к реке, там вспыхнул взрыв.

— Куда он упал? — прошептала Лиза. — На дома? Неужели на дома?

— Куда же еще, — тяжело вздохнул Петрусь. — Там слободка, домишко на домишке. Вот, загорелось уже!

В том месте, куда упал «мессер», поднялись новые клубы дыма.

— Он спрыгнул! — воскликнул Петрусь. — Смотри!

Белый купол парашюта качался в небе, опускался плавно и красиво, так страшно-красиво… Нельзя было поверить, что мирно плывущая в воздухе фигура только что хладнокровно расстреливала людей, не делая никакого различия между врагами и теми, кого он хотел защищать.

— Зачем он спрыгнул? — с ужасом проговорила Лиза. — Его же убьют! Его убьют фашисты!

Петрусь с болью оглянулся на нее:

— Ты послушай… Ты только послушай…

— Пусть он только спустится, мы его на куски разорвем! — донесся до Лизы безумный бабий крик.

И разорвут, поняла она, глядя в окровавленные, залитые слезами лица. Конечно, летчик же только что убивал женщин, убивал их детей.

— Боже мой… — прошептала Лиза потрясенно, — боже мой, что же будет? Зачем он прыгнул? Его ведь растерзают! Уж лучше пусть к фашистам попадет!

А Петрусь повернул к ней побледневшее лицо:

— Его будут пытать в гестапо, он не выдержит и…

Он вдруг бросился вперед. Выскочил на площадь, приложил к плечу винтовку, прицелился, выстрелил в парашютиста раз, другой, третий.

Потрепанный «Опель» с визгом затормозил возле него, из автомобиля выскочили несколько солдат, схватили Петруся, вышибли винтовку, завернули руки за спину.

— Сволочь! Русская свинья! Болван! — разразился ругательствами высокий статный офицер с рукой на перевязи. — Если ты попал в него, будешь повешен! Этот красный позавчера убивал людей на берегу, теперь прилетел сюда. Я раньше времени выписался из госпиталя, только чтобы возглавить поиски летчика. У меня к нему свой счет! И вот он попался, Бог отдал его в мои руки. Он должен быть казнен публично! А ты хотел помочь врагу ускользнуть!

Чеканное красивое лицо с яркими голубыми глазами болезненно побледнело, офицер покачнулся. Но тут же к нему подскочил невысокий худой ефрейтор, подхватил его под руку:

— Герр гауптман, сядьте в автомобиль, прошу вас. Вы разбередите свою рану. Эх, рано вы вышли из госпиталя!

— Арестуйте этого идиота, — буркнул гауптман устало, кивнув на Петруся. — Глаз с него не спускать!

И тут Лиза узнала эти яркие глаза, эту чеканную надменную физиономию.

Раздумывать было некогда. Она вылетела из подворотни и бросилась к офицеру:

— Господин фон Шубенбах! Как я счастлива видеть вас живым и здоровым! Я так беспокоилась о вас!

Порыв ее был столь неудержим, что охрана не успела спохватиться, а Лиза уже повисла на шее гауптмана, чуть не сбив с ног и его, и поддерживавшего его ефрейтора. Он отпрянул было, и тут же на лице его выразилось превеликое изумление:

— Это вы, фрейлейн? Что за чудо! Я тоже счастлив видеть вас. Я беспокоился, не убило ли вас тогда, на берегу, но Вернер сказал, что, благодарение Богу, вы живы. Примите мою вечную благодарность, фрейлейн, вы спасли мне жизнь. А я даже не знаю вашего имени…

— Меня зовут Лиза, — протянула она руку. — Лиза Петропавловская.

Фон Шубенбах поцеловал ее пальцы. Губы у него были холодные, как лед.

«Наверное, он много крови потерял», — попыталась объяснить для себя Лиза, чувствуя, как по ее плечам пробежал озноб. Такое ощущение, что ее руки коснулись губы мертвеца. Но она отмахнулась от страшной мысли и улыбнулась фон Шубенбаху так воодушевленно, что уголки ее губ, казалось, коснулись кончиков ушей.

К ее изумлению, он тоже улыбался восторженной, широкой улыбкой:

— Однако как странно, что мы снова встретились в аналогичной ситуации, верно? В таком стечении обстоятельств можно разглядеть довольно ироническую усмешку судьбы. Однако я счастлив ее причуде, потому что она дала мне возможность вновь увидеть вас. Я хотел вам кое-что сказать, Лиза… Да уведите вы его, наконец! — властно махнул он солдатам, которые держали Петруся.

— Погодите, герр гауптман! — воскликнула она. — За что вы хотите арестовать этого человека? Он не смог сдержать своей ненависти к убийце. Клянусь, если бы я имела возможность, я бы и сама убила летчика своими руками. Да вы только посмотрите, что он сделал! Он хладнокровно расстреливал женщин и детей!

Глаза фон Шубенбаха похолодели:

— Женщин и детей? Вы говорите о русских? А то, что он расстреливал доблестных солдат фюрера, вас, конечно, не волнует?

Лиза прижала руки к сердцу:

— Но ведь солдаты — тоже чьи-то дети, господин фон Шубенбах!

Чеканные черты смягчились.

— Для вас я просто Вальтер, — сказал он, чуть понизив голос. — Вы умны и чувствительны, фрейлейн Лиза. Мы, военные, иногда забываем, что все мы — дети своих матерей. Страшно представить, что стало бы с моей бедной матушкой, если бы там, на берегу, вы бросили меня на произвол судьбы… Хорошо, ради вас я отпускаю этого чрезмерно усердного недоумка.

Он сделал повелительный жест, и солдаты не только отпустили Петруся, но и вернули ему винтовку.

Подскочил другой офицер, молодой, тощий, покрасневший от возбуждения:

— Господин помощник военного следователя, летчик опустился где-то в расположении моторизованных частей. Там его сразу возьмут, если уже не взяли.

— Едем туда! — скомандовал фон Шубенбах, и его лицо порозовело от возбуждения.

Он шагнул было к автомобилю, но тотчас обернулся к Лизе:

— Прошу меня извинить, фрейлейн Лиза. Вернер говорил, что вы начинаете работать в «Розовой розе» с нынешнего вечера? Я изо всех сил буду стараться приехать туда сегодня, чтобы сразу дать понять господам офицерам, что вы находитесь под моим покровительством. А теперь прошу меня извинить!

И, еще раз поцеловав Лизе руку, он сел в автомобиль, который немедленно умчался.

Лиза стояла, тупо глядя ему вслед.

Что имел в виду фон Шубенбах? Что за глупости он нес? Какое, к чертям, покровительство? Рана у него открылась, что ли? Кровь в голову бросилась?

— Ну, и долго ты тут торчать намерена? — раздался мрачный голос Петруся.

Лиза повернулась и торопливо двинулась в сторону Липовой, не поднимая головы до тех пор, пока они не вышли с площади. Картина мертвых тел, луж крови и отчаянных, испуганных лиц не перестала рвать сердце.

Что наделал тот человек, тот летчик? Как он мог совершить такое? Ведь это же просто ужасно для несчастных жителей Мезенска — вот так нелепо погибнуть от руки своего же, советского человека, который расстреливал их столь же хладнокровно, как гестаповцев! Ну ладно, там, на берегу, он стрелял в женщин, потому что те были подругами фашистов, но здесь, на бедняцкой толкучке…