Елена Арсеньева - Танго под палящим солнцем. Ее звали Лиза (сборник)

— Ну, я все же офицер германской армии, — усмехнулся Алекс, — человек со связями. Меня предупреждали, чтобы я поспешил пересечь мост, ведь если кто-то окажется там во время движения колонны, не оберется неприятностей. Так что спешите. А может быть, вам лучше переждать здесь?

— Нет, мы должны успеть!

Лиза сорвалась с места и бросилась к Петрусю:

— Скорей, нужно скорей идти!

— Что такое?

— Через четверть часа здесь пройдет колонна грузовиков с боеприпасами…

— Не может быть! — воскликнул Петрусь. — Как же так? Баскаков сказал, она будет здесь только завтра!

— Значит, он ошибся! — чуть не закричала Лиза. — Значит, его сведения неточные. Скорей, скорей, ну…

До нее только сейчас дошло, что колонна — та самая, которую хотел взорвать Баскаков. Ну и промахнулся он, смертельно промахнулся! И что делать, если старик сейчас скажет, что все бессмысленно, нужно возвращаться, не переходя моста?

— Все бессмысленно, нужно возвращаться, — резко сказал Петрусь. — Нас остановят. Давайте вернемся.

— Нет, мы пойдем вперед, — мучительно прохрипел старик. — Мы пойдем вперед и сделаем то, что я обещал Баскакову.

Он еще больше побледнел. Влажная от холодного пота, зеленоватая кожа обтянула лицо. Даже смотреть на него было страшно, Лиза и старалась не смотреть. Но она была благодарна, благодарна ему! Да, надо перейти мост, скорей!

Она почти бежала, волоча за собой старика, Петрусь еле поспевал за ними. Они были практически на середине моста, когда солдаты вдруг все побежали к противоположной стороне.

— Остановить движение! — крикнул кто-то. — Освободить проход колонне!

Они опоздали… Что теперь делать?

Часовой смотрел направо, откуда должны были появиться машины.

— Надо спрятаться, не то нас задержат, — шепнул Петрусь, подталкивая Лизу к каким-то тюкам, завешанным брезентом. И как только они свернули, старик вдруг встал на четвереньки и заполз за брезент. Лиза и Петрусь ошеломленно смотрели, как проворно он ползет. Откуда только силы взялись?

— Уходите! — послышался его голос. — Уходите отсюда. С моста. Ну, быстро! А то прицепится часовой — не отвяжется. Еще и арестует, и оружие у тебя отберет. Уходите, быстро!

— Да уже поздно, — с тоской пробормотала Лиза. — Теперь лучше здесь отсиживаться.

— Уходите, кому сказано?! — вдруг выкрикнул старик.

— Тише, отец Игнатий, тут же часовой рядом, — прошипел Петрусь.

Но было поздно — часовой оказался уже около них, выставил автомат:

— Руки вверх! Эй ты, — теперь он смотрел на Петруся, — сдай оружие! Быстро отдавай! Кто вы такие? Ваши документы…

Петрусь сунул было руку за пазуху, но часовой навел на него автомат и заставил опустить руку:

— Нет, стой! Пускай с вами разберется лейтенант. Пошли в будку, ну…

Он пинками вытолкал из-под брезента отца Игнатия. Лиза и Петрусь стояли с поднятыми руками. Лиза пыталась понять, что происходит, хотя и так все было вполне очевидно, что тут понимать-то, но не могла. Ни единой мысли не было в голове, только клубилась тьма отчаяния.

Они вышли из-за брезента. Несколько солдат с автоматами бросились к ним.

Старик снова упал. Часовой требовал встать, отец Игнатий бормотал, что у него припадок… Подбежали двое солдат, пытались его поднять, он не давался, уворачивался с каким-то молодецким проворством. И лицо его вдруг словно бы помолодело.

Мост задрожал — это первые машины пошли по нему.

— Лежать! Застрелю! — кричал часовой.

Отец Игнатий, словно нарочно, словно вызывая его на выстрел, то ложился, то вскакивал.

«Он сошел с ума», — тупо подумала Лиза.

— Идите к перилам! — закричал подбежавший солдат, сильно толкнув ее автоматом.

Петрусь бросился было на помощь, но его не подпустили:

— К перилам! Пошел!

«Нас убьют там, — внезапно поняла Лиза. — Пристрелят и сбросят в воду!»

И в ту же минуту отец Игнатий вскочил, кинулся прочь от перил. Машины приостановились одна за другой: наверное, при выезде образовался затор.

Часовой вскинул автомат, но снова опустил его. Лицо у него было испуганное, но он почему-то не стрелял в отца Игнатия, и Лиза наконец поняла почему: да ведь мимо шли машины с боеприпасами! А попади пуля в грузовик, в его мотор… Ведь мост взлетит на воздух! И еще в мгновенном прозрении она поняла, что отец Игнатий именно и старается сделать так, чтобы охранники потеряли головы, чтобы открыли по нему стрельбу. Но наперерез уже бежал офицер, крича:

— Не стрелять!

Голос его таял в реве моторов, но охранники поняли, опустили автоматы.

Отец Игнатий обернулся. Кажется, он понял, что стрелять в него не будут. Лицо его выражало теперь покорность судьбе, стало отрешенным.

И вдруг он рванул на груди свое старое, тяжелое пальто.

— Господи, прими душу мою грешную! Господи, прости! — выкрикнул он тонким голосом, и Лиза увидела странную связку тяжелых предметов на его груди. Это были гранаты… отец Игнатий схватил одну из них…

Лиза обернулась к Петрусю, и тут же полыхнуло за ее спиной, и она ничего не успела увидеть, только его глаза, которые так напоминали глаза ангела смерти…

Надо отдать должное Эдику — он и в самом деле был востер, и реакция у него оказалась отменная, как у фехтовальщика.

— Рая! — заорал он как безумный и, выскочив из-за стола, перехватил Алёну, рванувшуюся было к пистолету — подобрать. Впрочем, она тут же одумалась и остановилась, так что Эдик напрасно старался и стискивал ее в объятиях.

Рая, которая, само собой, подслушивала под дверью, влетела в кабинет — да так и ахнула, уставившись на пол.

— Он выпал из ее сумки! — крикнул Эдик. — Зови свидетелей! Скорей! Кого угодно!

Рая снова выскочила за дверь. Слышен был ее топот по коридору.

Черт побери! Проклятая «беретта»… Алёна начисто о ней забыла. Начисто забыла, что собиралась еще вчера выбросить ее в мусорный ящик, да так и оставила в сумке. Вот и дооставлялась!

И что теперь делать? Да ничего.

— Не держите меня так крепко, — брезгливо сказала Алёна, передергивая плечами. — Я и так верю, что вы роковой мужчина. Тише, я не собираюсь спасаться бегством. И пистолет не собираюсь поднимать. Что я, сумасшедшая, что ли, чтобы его в моей сумке нашли? А так — на полу лежит, ну и лежит… Я не я, и бородавка не моя! — И она неуместно хихикнула, вспомнив Марину и Тома Сойера.

— Какая бородавка? — оторопело спросил Эдик, разжимая руки, но Алёна не удостоила его ответом.

— Вы сейчас меня шантажировать станете? — спросила она безразлично. — Мол, если я не отступлюсь от истории, которую вы заварили, то вы перемажете меня всей грязью бытового мира, а если отступлюсь, то отпустите меня восвояси… Так, да? И еще, конечно, потребуете, чтобы я взялась убедить журналистку из «Карьериста», чтобы она не писала больше ничего о музее и предоставила событиям развиваться их чередом. Верно? Однако в таком случае вы совершенно напрасно подняли шум. Подобные вещи надо решать тет-а-тет, а не при свидетелях. Но Раю уже не остановить, теперь сбежится народ, и вы, само собой, хотите или не хотите, должны будете поднять шум насчет пистолета и таким образом утратите средство мной управлять и меня остановить.