Елена Арсеньева - Танго под палящим солнцем. Ее звали Лиза (сборник)

Лиза осторожно потянула пластинку из конверта, и на пол выпал клетчатый листок, исписанный старательным круглым почерком:

По горам, по вершинам наша молодость шла,

Голубыми туманами наша юность прошла.

Пронеслася и скрылася, как лихой буйный шквал,

А теперь на пути у нас новый встал перевал.

Что же, верные други мои, снова надо в поход,

За любимую Родину зашагаем вперед.

Помня молодость милую, помня тех, кто упал,

Зашагаем, товарищи, на седой перевал…

Это была старая песня, Лиза ее знала и любила. Кому же она нравилась до такой степени, что человек записал ее слова на листок и хранил, несмотря на опасность? Почерк вроде бы женский. Слова записала ее тезка? Лиза Петропавловская?

Как странно… не очень-то сочетается: такая песня — и в то же время интимнейший подарок от какого-то фашиста… Лиза сунула листок обратно в конверт и отошла от полки с пластинками.

Загадки, загадки! Нечего и пытаться найти на них отгадки. Да и к чему?

Она заглянула в кухню и постояла, рассматривая огромный резной буфет, украшенный виноградными кистями, фруктами, оленьими рогами. Такую мебель только в музее увидишь. В этом буфете должны храниться какие-нибудь севрские сервизы, а не простенькие фаянсовые чашки и тарелки в линялых узорах, должны лежать сочная ветчина, и жирный желтый сыр, и настоящие виноградные гроздья, а не завернутый во влажную тряпицу (чтоб не сох, видать) кусок хлеба, кастрюльки с остывшей, осклизлой картошкой и каким-то жидким супом, пучок редиски, соль в стеклянной банке, накрытой бумажкой и перевязанной тесемкой, и баночка с этикеткой «Honig» (нарисованная рядом пчела, сидевшая на цветке, помогла Лизе вспомнить перевод этого слова: «мед»). Наверное, мед выдавали в пайках немецким офицерам, ну а Лизочке Петропавловской он перепал от Эриха Краузе.

Есть захотелось просто невероятно. Картошка выглядела неаппетитно, да и суп тоже. К тому же, чтобы его разогреть, нужно было либо растопить печку, либо разжечь керосинку, стоявшую в углу, на отдельном столике, а Лиза не желала заниматься первым и просто не умела второго. Поэтому она поела хлеба с медом (судя по мертвенному вкусу, сей продукт явно был эрзацем) и выпила воды из большого закопченного чайника, стоявшего на плите. Причем все время ее не оставляло препротивнейшее ощущение, будто она — вульгарная воровка, забравшаяся в чужой дом. Воровка не воровка, но в чужой дом она и впрямь забралась, хуже того — в чужую жизнь… И такая тоска вдруг взяла ее!

Очень хотелось полежать, отдохнуть, но Лиза не позволила себе расслабляться. Как можно скорее — в ломбард. И покончить со всем этим.

«А ты уверена, что тебе удастся покончить? Что ты сможешь выбраться из города?» — прошли по краю сознания неприятные вопросы.

Гоня мысли, от которых немедленно навернулись на глаза слезы — и не только навернулись, но и побежали по щекам, — Лиза схватила саквояж, кинулась к двери, но не успела взяться за ручку, как дверь распахнулась. На пороге стоял тот самый полицай — итальянистый красавчик.

А ему здесь какого черта нужно? Вроде бы в квартире ничего бурьяном не заросло! Вот разве что станет искать партизан в буфете… Впрочем, надо быть с ним повежливее. Все-таки какой-никакой, а представитель власти. Вот надо же, а? Предатель Родины, плюнуть бы ему в физиономию, так нет, приходится этикет соблюдать!

— Добрый день, — холодно произнесла она. — Что вам уго…

И осеклась, увидев позади полицая постную физиономию того самого старикашки из ломбарда.

— Здрасте, — пробормотала Лиза растерянно. — Это вы? А я как раз собиралась…

Да полно, он ли это? Где угодливое выражение сморщенной физиономии? Где ханжеская улыбочка? Ледяные глаза, напряженный голос:

— Кто вы такая? Как к вам попала квитанция? Почему на вас вещи Лизочки?

Она оторопела. Вот те на! Нужно было очень хорошо знать погибшую девушку, чтобы узнать ее платье, туфли и саквояж. Выходит, старик был коротко знаком с ней. Но отчего не сказал этого же при Алексе Вернере?

Ладно, сейчас это неважно. Важно то, что красавчик полицейский тянет с плеча винтовку и явно готовится наставить ее на Лизу. И еще прикрикивает:

— Говори, быстро!

— Лизочка погибла, — выпалила Лиза, опережая его. И зачастила, торопясь успеть все рассказать, пока странная парочка не вышла из того почти омертвелого оцепенения, которое вызвали ее слова: — Там, на берегу… на пляже, она играла в волейбол, купалась, потом налетел самолет… стрельба, взрывы… она была ранена, она умирала у меня на руках, ну и велела мне взять ее одежду, документы, отнести квитанцию в ломбард и сказать…

— Погибла… — прошептал старик, покачнувшись. Нетвердо прошел в комнату и сел, вернее упал, на продавленный диван, причем Лизе отчего-то показалось, что здесь он сиживал не раз и не два, откидывался на спинку так же, как откинулся сейчас…

— Почему? — прошептал тяжело. — Почему она не ушла вовремя? Ведь знала же, что в два часа начнется обстрел!

Теперь Лиза застыла в шоке. Получается, ее тезка знала о налете? Получается, она связана с теми, кто его устроил? Выходит, тут без партизан не обошлось. Но если старик и полицай в курсе, значит, и они тоже — партизаны? Вернее, подпольщики?

Вот уж попала Лиза Ховрина… В самое пекло! И чем дальше, тем становится жарче.

Старик открыл глаза. Лицо его было спокойно. Наверное, ему столько пришлось всего в жизни перенести, что надолго его ничто не может потрясти.

— Лизочка должна была уйти с пляжа в час дня, — сказал он. — Она задержалась. Почему? Из-за вас? Она вас ждала?

— Меня? — пожала плечами Лиза. — Да я ее сегодня впервые в жизни увидела.

По его лицу прошла словно бы тень. Старик словно бы загородился и теперь беседовал с Лизой несколько издалека.

— Ну, может быть, вы условились о встрече письменно… — проговорил он осторожно. — Или через какого-то человека, знакомого… Иначе почему она задержалась и почему отдала вам свою одежду, почему попросила зайти в ломбард?

— Да случайно все вышло, — прижала руки к груди Лиза. — Ей-богу, случайно. Моя одежда… я была раздета…

Эх, врать так врать!

— Моя одежда лежала около грузовика, а он взорвался. Все сгорело — вещи, сумка с документами. Я сама не пойму, как жива осталась. Кинулась в рощицу, а там девушка лежит. Она умирала, ну и сказала мне: возьми все, только отнеси квитанцию и скажи, что меня, мол, убило на берегу. Я оделась — не в купальнике же мне было в город добираться! — и пошла в Мезенск. К вам.

— Почему вы не сказали в ломбарде, что пришли по поручению Лизочки? Почему не сказали, а просто забрали медальон?

— Ах да, медальон? — Лиза только сейчас о нем вспомнила. Он же золотой, его надо вернуть. — Он в саквояже, сейчас достану.