Сан-Антонио - Голосуйте за Берюрье !

Что касается второго убийства, сегодня утром, он повторил мне лишь то, что рассказал почтальон Тюрлюрю. Жорж Монфеаль, кандидат от национального союза за республику, лег спать поздно после бурного собрания, которое проходило в зале для бурных собраний Белькомба-наМу. На нем присутствовало с дюжину избирателей, в том числе его супруга, мать, тесть, сын, его садовник и прачка, друг детства, звукотехник, прислуга, безголосый оппонент и широкая публика. Он встал рано утром и написал тексты шести листовок и одной речи, после чего пошел принять ванну, в то время как члены его семьи занимались каждый своим семейным делом. Спустя час супруга Монфеаля, не дождавшись его выхода из ванной, постучала в дверь. Затем вошла и упала в обморок при виде ужасного зрелища.

- Значит, дверь ванной не была заперта изнутри? - удивляюсь я.

- Нет. Защелка была заблокирована уже несколько недель.

- И никто никого не видел входящим в дом?

- Нет. О, это не подарочек, дружище Сан-А!

- У тебя есть какие-нибудь предположения по поводу этих убийств?

- Какой-то чокнутый, вне всякого сомнения. В городе есть один свихнувшийся тип, которого разговоры о политике выводят из себя.

- Есть еще другие кандидаты на это место?

- У независимой партии всегда имеется свой кандидат.

- У претендента, наверное, сейчас от страха мошонка отвисла! - бормочу я.

- Еще бы! Заметьте, что отныне к нему приставлена охрана - три телохранителя, которые не отстают от него ни на шаг.

Я почесываю нос. Коллеги уже повторили несколько раз заказ, и тон разговора поднялся на октаву. Папаша Морбле продолжает расточать деловые советы "юнцам" современной полиции.

- Следует остричь всех женщин в округе, чтобы заставить их говорить! - утверждает он.- Эти шлюхи очень дорожат своими гривами.

Он гладит себя по черепу, столь же гладкому, как оливки, и продолжает:

- Что касается мужчин, я знаю два способа: мордобитие для робких и паяльная лампа для крутых. Начинать надо с мэра для примера, затем - муниципальный совет, влиятельные люди города. В общем - всех! Понадобится дополнительная рабочая сила, согласен. Но дело стоит того, чтобы привлечь весь личный состав.

Слушатели лишь посмеиваются и спрашивают у него, не согласился ли бы он оказать содействие.

- Само собой,- гордо заявляет Морбле.- Я даже готов заняться самыми несговорчивыми! С паяльной лампой я буду их допрашивать пачками по десять человек сразу!

Я оставляю его нести околесицу и продолжаю интервьюировать Конружа.

- Вернемся к первой жертве. Кто ему звонил в момент драмы?

Вопрос приводит его в замешательство.

- Не знаю. Когда камердинер обнаружил тело, связь была прервана.

- А ты пытался выяснить, откуда звонили?

- Я... То есть сейчас мы этим занимаемся. То, что он не задумывался над этой проблемой, видно так же хорошо, как двенадцатиэтажный дом в деревне.

- Нашли ли орудие преступления в первом случае?

- Там был использован принадлежащий графу револьвер. Он остался на месте преступления.

- Версия о самоубийстве исключается?

- Необязательно, только трудно представить типа, всаживающего себе в сердце три пули подряд. После первой же он вырубился бы и выпустил револьвер.

- Как сказать. Надо бы узнать мнение медицинского эксперта и баллиста. Если палец судорожно прижал курок, то пистолет может выстрелить несколько раз, прежде чем рука упадет.

- Ты забываешь, что граф не был левшой и что в момент наступления смерти он держал телефонную трубку в правой руке.

Последний аргумент меня убеждает.

- Согласен, сынок, это убийство. Ты уверен, что слуги не были в сговоре с убийцей?

- Два немощных старика, которые служат у графа сорок лет? Ты что, смеешься? Они его воспитали, этого Гаэтана, и они льют слезы, как будто убили их собственного сына!

Я встаю.

- Ты позволишь мне самому осмотреть место происшествия?

- При одном условии.

- Слушаю тебя, мой прекрасный Конруж!

- Результаты твоих наблюдений будут исключительно в моем распоряжении. Я не против, чтобы ты ел из моей тарелки, но при условии, что ты сам вымоешь посуду.

Я даю ему обещание и покидаю на цыпочках кафе, чтобы Морбле этого не заметил.

ГЛАВА III

Граф Гаэтан де Марто-и-Фосий, бывший коммунистический кандидат от Белькомба-на-Му, обитал в частном особняке XVIII века, расположенном в глубине приятного дворика, посреди которого булькает простатический фонтан, окруженный замшелым водоемом. Стены дома увиты более или менее девственным виноградом; ливанский кедр перед крыльцом и статуи Дианы насмешливо созерцают вас, поглаживая шеи своих козочек.

Крыльцо сильно выступает вперед, что объясняет прогрессивные взгляды усопшего. Я резко дергаю колотушку, которая как раз представляет собой молот (вырезанный местным умельцем с перевала Серпа), и дверь открывается. Меня встречает старикан с серой, морщинистой и изможденной горем физиономией. Он похож на беззубую, хорошо мне знакомую щуку (из нее сделали чучело в ресторане, который одно время был удостоен чести меня кормить). У него такая же зеленоватая голова, такие же глянцевые глаза, такие же глубоко вырезанные ноздри. Когда этот тип загнется, ему не надо будет прилагать особых усилий, чтобы превратиться в мертвеца. Плотские утехи явно никогда не были его уделом, поскольку он столь же бесплотен, как велосипедное колесо без шины.

- Что угодно господину? - лепечут эти три четверти века преданной и верной службы.

Я показываю ему свое симпатичное трехцветное удостоверение, которым меня снабдило французское правительство для укрощения людей. Это избавляет меня от лишней болтовни. Слуга считает своим долгом разрыдаться.

- Проводите меня на место драмы,- предлагаю я. Он трясет своей бедной головой, на которой едва пробивается сероватая плесень, и мы отправляемся в путь через холл, где одиноко маячат опершиеся на алебарду рыцарские доспехи.

В доме воняет старым фамильным гербом, изъеденным молью. К вони этой примешиваются запахи кошачьей мочи, капустного супа и отсыревшей бумаги. Плиты пола покрыты углублениями от долгого трения подошвами ног. Лестничные марши тоже. Старый слуга провожает меня до библиотеки, наполненной редкими книгами и портретами предков. Заинтересовавшись, я смотрю на эти портреты. Слуга представляет мне их.

- Господин с брыжами - это прапрапрадед господина графа. Этот, с жабо, его прадед, который был другом Монгольфье, изобрел штопор с обратным винтом.

- А господин с бородкой? - обеспокоено спрашиваю я.

- Это Ленин,- отвечает слуга.

- Мне кажется, что в самом деле я его где-то видел. Ладно, объясните мне, как это произошло.

Он, должно быть, в совершенстве отработал свою версию, поскольку выдает ее, как герой-любовник Французского национального театра барабанит тираду Сида.