Светлана Гончаренко - Полторы минуты славы

Как же тем утром хотелось Лике, запыхавшейся от бега и счастья, взлететь прямо с порога антресольного кабинета. Взлететь и упасть на любимое длинное тело!

Она даже сделала один шаг. Но тут что-то остановило ее, будто в горячую грудь больно ткнулся чужой жесткий палец. Так она говорила потом. А в ту минуту она ничего не говорила и даже не думала — просто замерла как вкопанная.

Было в Фединой фигуре что-то невозможное. Что — не понять. Не в том даже дело, что лежал Федя тихонько, а не всхрапывал, не дышал сипло (у него всегда был немного забит нос). К этому сипению Лика привыкла настолько, что не замечала. Шумное Федино дыхание для нее просто было свидетельством того, что он рядом, а это лучше всякой тишины. Нет, странным показалось теперь что-то другое. Ведь Федя не мог?..

Она еще не разобралась, что же такое «Федя не мог», когда разглядела темную лужицу на линолеуме. Лужица натекла с дивана — его обивка указывала на это темной расплывшейся полосой. А полоса шла от Фединой спины. «Никогда, никогда не мог Федя так скорчиться!» — наконец закончила Лика свою недодуманную фразу.

Она сделала еще один осторожный шаг, присела у дивана, макнула палец в лужицу, уже подсохшую по краям. Потом поднесла палец к глазам. Знакомый, с ржавчинкой, запах крови ударил ей в ноздри. Еще бы этот запах она не узнала! Ведь она никогда не могла совладать со своими порывами и потому вечно то натыкалась на какие-то ветки и палки, то резала руки ножом или маникюрными кусачками, то сшибала в кровь коленки, то прикусывала язык. Она так привыкла совать в рот порезанный палец и зализывать раны! Кровь соленая. Она пахнет железом. И палец сейчас у нее именно в крови!

Запах этот, и тишина без посипывания, и странная Федина спина под пальто («никогда он не мог так!..»), и страшный холод в собственной груди, под кофточкой, — все это враз сказало ей: Федя мертвый. Мертвый! Это его холодная кровь лужицей разлилась по линолеуму!

Она закричала. Крик вышел тихий, ни на что не похожий, неприличный. Лика сама его испугалась. Она в ту же минуту сообразила, что совершенно одна — в громадном темном цехе, посреди развалин мертвого завода, в глухой чаще деревьев, разросшихся на воле. А за деревьями только пыльная окружная дорога да поля, поля, поля… Она совсем одна!

Лика опрометью выскочила из цеха. Ей захотелось побыстрее к людям, домой, в свою постель — туда, где не страшно. Она не решилась возвращаться в мир сумрачным яблоневым туннелем. Ведь по нему всего несколько минут назад она промчалась к этому ужасу! Нет, лучше уж пойти другой дорогой.

Лика направилась к проходной вдоль бетонного забора. Забор облупился и зиял дырами, а из дыр торчали свирепые копья арматуры. За них Лика хваталась, чтобы реже спотыкаться. Под ногами трещали сухие скелеты прошлогоднего бурьяна. По пояс скелетам отросла новая молодая трава, тонкие каблуки путались в ней, поэтому скорость продвижения Лики была аховая. Она шла и шла, небо быстро наливалось ледяной майской прозеленью, а забору все не было конца.

Вдруг неизвестно что с силой шарахнулось и прянуло из-под Ликиных ног. Это что-то было черное, невероятно проворное и, кажется, огромное. Оно не дало себя разглядеть и бросилось по траве в сторону. Ноги у Лики подкосились. Она осела на землю прямо у забора. Ее сердце заколотилось как сумасшедшее. Какой-то сухой стебель больно воткнулся в спину, но Лика не смела пошевелиться и убрать его. Беспредельный немой страх лишил ее всех слов и мыслей и оставил только животные стоны. Она закрыла глаза, чтоб уж все разом куда-нибудь исчезло, провалилось, и обхватила колени руками.

Вдруг она почувствовала что-то твердое, вмявшееся ей в живот. Ну конечно же это мобильник в кармашке! Тысячи лет людской эволюции и технического прогресса за минуту пронеслись вспять, и теперь под забором сидело уже не забитое животное, а вполне вменяемая сегодняшняя девушка Лика Горохова.

Девушка звонила по телефону. Она звонила туда, где ее сейчас лучше всего могли понять, — не маме, разумеется, а всезнающей и премудрой Катерине. «Господи, как просто! И чтоб до этого додуматься, надо было целый час ползать по каким-то колючкам?» — ругала себя Лика, а руки ее по-прежнему тряслись и не слушались.

— Ты в павильоне? Какого черта? — удивилась Катерина, когда узнала, что Лика спозаранок уже на заводе. Сама Катерина почему-то тоже не спала. Ее голос звучал еще веселее и бессоннее, чем ночью, четыре часа назад.

— Я не в павильоне, — жалко пролепетала Лика. — В павильоне Федя. Он мертвый.

Катеринин голос стал строже и прохладнее:

— Как мертвый? С чего бы? Кондрашка, что ли, хватил с перепоя?

— Нет. Его, наверное, убили. Там целая лужа крови натекла. Вы его одного оставили, и вот теперь… Катя! Что мне делать? Я не могу никуда идти, меня ноги не слушаются! Мне плохо…

— Лика, успокойся, — твердо сказала Катерина. — Я сейчас подъеду, а там решим.

По тону Катерины Лика поняла, что ей не вполне поверили. Катерина действительно считала свою подопечную чересчур возбудимой, внушаемой. Да и сама Лика знала, что склонна к фантазиям и преувеличению. Это неплохо для актрисы, но в жизни мешает.

Лика задумалась. А может, и вправду все это — кровь, скорчившееся тело — ей только привиделось? В Федином кабинете ведь было так темно! Может, там и тела нет никакого, одно пальто на диване валяется?

Эта мысль немного успокоила Лику. «Скорее всего, так и есть — мне сослепу привиделось что-то не то, — сказала она себе. — Все-таки минус единица, надо бы очки носить — не на людях, конечно, но хотя бы в потемках. Разве мне не могло что-то просто померещиться? Ой, как было бы хорошо, если б Федя просто спал как убитый, а лужица — из кетчупа! Кровь ведь всегда имитируют кетчупом! Верно! Как это я сразу не сообразила? Вечером у Феди веселились, жрачки было полно, до сих пор вонь стоит, как в кабаке. Кетчуп тоже наверняка на столе был…»

Тут Лика поняла, что завралась самой себе. Запах-то крови она безошибочно узнала без всяких очков! «Ладно, даже если это кровь, то все равно может быть какое-нибудь объяснение, — продолжала она уговаривать себя. — Наверное, Федя просто порезался, перевязал палец и заснул. Вот и все… Это из-за потемок я перепугалась. Сегодня я туда больше ни ногой!»

Навоображав нестрашных и вполне житейских причин, которые могли привести к неподвижности Феди на диване и лужице крови под ним, Лика понемногу пришла в себя. Она выбралась из бурьяна. Чтобы согреться, стала прохаживаться взад и вперед по растрескавшейся асфальтовой дорожке. Из щелей дорожки пучками торчала свежая трава.

Дрожь не проходила даже от успокоительных мыслей. Да и сами мысли путались, разбегались, не желая держаться в голове. Лика уставилась в небо, из зеленого уже перекрасившееся в изжелта-серое. Она начала старательно, вслух считать бледные звезды. А все-таки расплывшаяся струйка на диванной обивке по-прежнему жгла ее упреком: врешь, выдумываешь! Никакого порезанного пальца! Ничего там не в порядке!