Светлана Алешина - Ночь кровавой луны

Что ж, обедня стоит свеч. Я прикинула в уме, сколько могу еще отдать на чужую бедность, и выложила рядом еще одну купюру. Теперь искушение было велико. Парень относился к типу людей, чье счастье заключено именно в деньгах, и начал потихоньку ерзать. Чтобы уж наверняка затронуть глубокие струны его меркантильной души, я выложила еще одну купюру, и крепость пала! Сначала он подумывал еще поломаться, дабы повысить расценки, но я не собиралась вводить Ларикова в разорение окончательно и бесповоротно. Уловив алчность в его взоре, я неторопливо начала сгребать свои деньги, но он меня остановил.

– Погоди. Сейчас. Только…

И, наклонившись ко мне, он прошипел:

– Я тебе ничего не говорил. Поняла?

– Я не идиотка.

– Если ты считаешь, что встретиться с Саввиным безопасно и приятно, то как раз идиотка и есть, – обнаглел этот парень. – Ладно, слушай сюда… Сейчас он спит во-он там. Видишь эту дверь? Зайдешь, только учти – он нервный. Особенно со сна. Особенно с бабами.

– Я не баба, – успокоила я его. И двинулась к указанной двери, на которой была гостеприимная надпись «Посторонним вход воспрещен».

Саввин оказался маленьким и тщедушным. Он лежал на спине, сложив руки на груди, как покойник, и его буденновские усы, совершенно не соответствующие маленькому личику с востреньким носиком, казались приклеенными. Он улыбался во сне.

Я оказалась жестокой. Подойдя к нему поближе, я наклонилась и резко хлопнула прямо у него перед носом в ладоши.

Он дернулся, все еще сопротивляясь необходимости расстаться с безмятежным сном, и вскочил, удивленно вытаращившись на меня. Его правая рука полезла в карман, но, увидев перед собой «бабу», он успокоился. Выругавшись нехорошо и пошло, он выдохнул с шумом и спросил:

– Какого хрена?

– Ты мне нужен, – сообщила я и сунула ему под нос свою «фальшивую ксиву».

– Ой, е-мое, – простонал он. – Я тебе чего, сутенер?

– Не мне, – успокоила я его. – Коли придет нужда выйти на панель, я постараюсь найти себе другого сутенера, милый. Меня интересует одна дама. Вроде бы ты был с ней в конфликте, а недавно ее, представь себе, нашли убитой… Так что поднапряги память, дружок. Что ты делал четырнадцатого февраля?

– Писал «валентинки», – по-хамски осклабился недоносок. – И все тебе. Ты их не получала?

– Ай-ай-ай, – погрозила я ему пальцем. – Мне кажется, ты не понимаешь своего положения, нехороший мальчик! Пока с тобой разговариваю я, но спустя некоторое время тут появятся совсем другие люди, понял? Так что лучше бы ты говорил со мной интеллигентно и откровенно. У тебя был конфликт с Тумановской? После того как ты и какие-то кретины избили проституток?

– Как бы не было у меня ни с кем конфликта из-за тебя! – прошипел он.

– Конфликт, моя беспредельная радость, у тебя может быть только со мной, – холодно отрезала я. – Я росла в Шао-лине. Умение отшибать у мужиков яйца я постигла еще в младенчестве. Так что давай-ка поговорим о твоем друге Багдасарове, о Марии Тумановской…

– О ком? – переспросил он меня. – О Багдасарове? Это кто? Я националист.

– Только когда тебя никто не видит, – рассмеялась я. – Деньги тебе в основном идут из багдасаровского кармана. Ну? Или ты сейчас мне все рассказываешь про странные ваши отношения, местами напоминающие гомосексуальные, или…

Я выразительно полезла в карман. Взятый напрокат «мобильник» послушно заверещал.

– Ладно тебе, – уже дружелюбно просипел Саввин. – Багдасаров никакую Тумановскую не знает. Ты не там землю носом роешь, детка!

– А ты?

– Я? Я знаю, что была тут какая-то шлюха из «феминисток». Сначала пыталась пыхтеть, а потом сама начала вечерами тут бывать… С каким-то хлыщом из «новых русских». По крайней мере, у него рожа такая была. Как с картины Репина «Приплыли»…

Он хихикнул неожиданным резким фальцетом и продолжал:

– А потом я узнал, что вроде бы этот хрен моржовый – врач. Прикидываешь? Я этого врача тут часто видел. Что называется, врач-»гинеколог»… Только к нему девочки идти отказывались. За какие угодно деньги – ни в какую… поэтому они очень удивились, когда он сюда начал с этой барынькой таскаться и отдельный номер снимать… Так что это не я твою Тумановскую шлепнул. И не Багдасаров. Ищи в другом болоте…

Я была вынуждена ему поверить. Более того, неужели, черт возьми, все сходится на моем Бермане?

Если добрая Маша Тумановская вдруг в один момент превратилась в отпадную стерву, я не могу отмести возможность подобной же метаморфозы с моим дядей Борей!

– Он был пожилым, этот ваш доктор? – спросила я.

– Нет, не особенно, – ответил гадкий тип. – Довольно молод.

Еще интереснее! Но хоть от сердца отлегло.

– Ладно, живи пока, – разрешила я Саввину.

– А еще чего прикажешь? – нагло осведомился этот урод.

– Привет Багдасарову, – вздохнула я и вышла, хлопнув дверью.

Все пути вели к дяде Боре. Как в Рим.

Искомый преступник тусовался где-то рядом с ним и был куда омерзительнее господина Саввина с его «наклеенными» усами.

Слава богу, мой добрый дядя Боря оказался на месте!

Пока я ехала до Пятницкой, на которой была расположена больница, то проигрывала в уме массу вариаций – мне абсолютно не хотелось повторять вслух обвинения, высказанные по адресу Бермана, но иначе я понятия не имела, как мне заговорить с ним о Маше Тумановской.

Этого человека я знала с детства – можно сказать, что он меня носил на руках. Кстати, никогда не проявляя при этом тех наклонностей, в которых позднее его обвиняли.

Может быть, я была не очень симпатичным ребенком? Или вызывала у взрослых только чувство гадливости и омерзения?

Нет. Судя по свидетельствам очевидцев, которой является моя мама, а она, уж поверьте, человек не просто беспристрастный, а и вовсе куда более склонна отрицать даже мои достоинства. Так вот, когда она вспоминает, как меня принесли кормить первый раз, словно огонек зажегся, вот такая я была хорошенькая!

Это не приступ хвастовства, поверьте – я весьма иронично отношусь к своей внешности, просто я была хорошенькой в детстве – этакая пампушка с рыжими длинными кудряшками. Но Борис Евгеньевич не проявлял ко мне никакого специфического интереса, несмотря на то, что в момент нашего первого знакомства был куда бодрее и моложе, чем теперь.

Что же такое произошло?

Не было ли это нападение на бедного старикана личной местью кого-то из девушек?

Я поднялась на третий этаж, как сюда добирается бедняга Берман – трудно даже представить!

Из дверей его кабинета вышла молоденькая врачиха. Налетев на меня, она остановилась и, придав взгляду соответствующую ее стерильному халатику строгость, спросила:

– Вы к кому?