Росс Макдональд - Омут. Оборотная сторона доллара. Черные деньги

— Но также не исключается и Дик Леандро. Ему не надо пробираться, он ведь входит и выходит в любое время.

— Да. Но что это доказывает?

— Пока ничего, но, если мы соединим это с тем, что, возможно, именно его видели вчера вечером у «Барселоны», то появится повод для некоторых размышлений. И все-таки, знаете, в этой версии что-то пропущено.

— Дик никак не может быть этим пропущенным звеном, — сказал он поспешно.

— Почему вы так заботливы по отношению к Дику?

— Я очень люблю его. А почему бы и нет? Он — очень приятный парень, в свое время я смог помочь ему. И он платит мне преданностью. Черт вас возьми, Арчер, — заговорил он искренне, — когда человек достигает определенного возраста, ему нужен кто-то, кому он мог бы передать свои знания или хотя бы часть их.

— И наверное, некоторые деньги?

— Практически да. Это будет зависеть от Эллен. Основные деньги у нее. Но я могу заверить вас, что для Дика это ничего не значит.

— Это кое-что значит для любого из нас, и я думаю, что это много значит для Дика.

— На чем основано ваше предположение?

— Он — приживал. Вы знаете, что это такое? Он живет за счет других людей. В данном случае за ваш счет. Скажите мне вот что. Дик знал об инциденте с револьвером в комнате Тома?

— Да. Он был в то воскресное утро со мной. Он отвозил меня сначала к судье, а потом обратно домой.

— Он в курсе очень многих событий, — отметил я.

— Это естественно. Он практически член нашей семьи. Дело в том, что я ждал его сегодня к вечеру. — Он посмотрел на часы. — Но сейчас уже слишком поздно, десятый час.

— Вы не можете вызвать его сюда?

— Не на ночь глядя. И потом, у меня вовсе нет желания брать себя в руки, чтобы появиться перед Диком.

Он робко посмотрел на меня. Тут-то мне и раскрылась его суть. В нем жили два человека: тщеславный, никогда не забывающий о своем лице-маске, и второй — тайный, скрывающийся под этой маской и никогда из-под нее не появляющийся.

Он водворил на место свою серебряную гриву и пригладил ее руками.

— Ночь — это все, что мы имеем, — сказал я. — Утром к вам может нагрянуть Бастиан, шериф и, возможно, уголовная полиция. И вам не удастся отделаться от них, просто заявив, что вы не покупали ножа. Вам придется давать объяснения.

— Вы действительно думаете, что нож взял Дик?

— На мой взгляд, у нас больше оснований подозревать его, чем Тома.

— Хорошо, я позвоню ему. — Он подошел к телефону.

— Только не говорите, что вы его ждете. Он может все бросить и убежать.

— Естественно, не скажу. — Он набрал номер и, когда на том конце провода сняли трубку, заговорил другим голосом, свежим и молодым. — Дик? Ты сказал Эллен, что к вечеру появишься. Удивительно, что я должен тебя ждать… Я знаю, что поздно. Я беспокоился, здоров ли ты… Что беспокоит? Очень жаль. Слушай, почему бы тебе не приехать прямо сейчас? Том вернулся домой! Разве это не прекрасно? Ты рад? Он хочет повидаться с тобой. И я, как обычно, буду рад видеть тебя. Нет, это не приказ… Прекрасно, я жду.

Он повесил трубку.

— Что с ним случилось? — спросил я.

— Он говорит, что плохо себя чувствует.

— Заболел?

— Нет, депрессия. Но он действительно обрадовался, что Том уже дома. Он скоро будет здесь.

— Хорошо. За это время я хотел бы поговорить с Томом.

Хиллман подошел и опять встал надо мной. В зеленом полусвете-полутьме я не мог как следует рассмотреть выражение его лица.

— До того, как вы поговорите с ним, я должен вам кое-что сказать.

Я ждал продолжения, но он молчал. Я спросил:

— Это о Томе?

— Это о нас обоих.

Он смутился, но глаза его по-прежнему испытующе всматривались мне в лицо.

— С другой стороны, не думаю, что я могу позволить себе так распуститься.

— Вы рискуете больше никогда не получить такой возможности, — сказал я, — до тех пор, пока вас не вынудят к этому. А это гораздо хуже.

— Здесь вы ошибаетесь. Никто этого не знает, кроме меня.

— Но это касается еще и Тома.

— Совершенно верно. Забудем об этом.

— Не надо больше никаких секретов, мистер Хиллман. Ведь должно же было вас чему-нибудь научить все происшедшее?

Но я уже видел, что он и сам хочет раскрыть секрет, но так, чтобы не нести ответственности за то, что он рассказал. Он медлил, глядя на меня сверху вниз своими холодными, стальными глазами.

Я подумал, что, когда Хиллман говорил о своих чувствах к Тому, голос его звучал совершенно искренне. Возможно, эта искренность и есть недостающая часть равенства.

— Том действительно ваш сын? — спросил я.

С ответом он не замешкался:

— Да, моя собственная плоть и кровь.

— И вы единственный, кто знает об этом?

— Конечно, знала Кэрол, и знал Майкл Харлей. Он согласился на это в обмен на кое-какие блага, которые я ему оказал.

— Вы вытащили его из Портсмута.

— Я помог. Не надо только воображать, что я сплел здесь какую-то жуткую интригу. Все произошло совершенно естественно. После того как Майкл и его брат были арестованы, Кэрол пришла ко мне. Она просила, чтобы я вступился за них. Я сказал, что постараюсь. Она была восхитительная девочка и выразила свою признательность естественным образом.

— Отправившись с вами в постель.

— Она подарила мне одну ночь. Я пришел к ней в комнату в отель «Барселона». Надо было ее видеть, Арчер, когда она разделась. Она осветила собой эту убогую комнату с медной кроватью.

Я прервал его возбужденное воспоминание:

— Медная кровать все еще там, так же как и Сайп был там до прошлой ночи. Сайп знал о вашей большой ночи на медной кровати?

— Сайп?

— Гостиничный детектив.

— Кэрол сказала, что в те часы он куда-то уходил.

— И вы говорите, что только раз были там?

— С Кэрол — только один раз. Я провел в «Барселоне» несколько ночей еще с одной девушкой. Наверное, я попытался вернуть наслаждение, полученное с Кэрол, или нечто похожее. Она была очень старательной девочкой, но Кэрол заменить не могла.

Я встал. Он заметил выражение моего лица и отскочил в сторону.

— Что с вами? Вам нехорошо?

— Сюзанна Дрю — моя подруга. Моя близкая подруга.

— Откуда же я мог это знать? — спросил он перекошенным ртом.

— Вы многого не знаете. Вы не знаете, как противно мне тут сидеть и выслушивать про ваши прошлые грязные похождения.

Он был изумлен. Я тоже был поражен собой. Сердито кричать на свидетелей — это привилегия второсортных следователей и прочих судейских.

— Никто не позволяет себе так разговаривать со мной, — заговорил Хиллман дрожащим голосом. — Убирайтесь вон из моего дома и держитесь от него подальше!

— С большим удовольствием.

Я почти дошел до входной двери. Это напомнило прогулку по глубокой липкой грязи. Тут Хиллман все же опомнился и окликнул меня: