Росс Макдональд - Омут. Оборотная сторона доллара. Черные деньги

— Нет ли там денег или крови? Вы не открывали багажник?

— Нет. Я вообще не подходил к этой паршивой машине! — Он с тоской посмотрел на меня, словно его присутствие в гараже уличало его в преступлении.

— Дайте мне ключи. Я должен ее обыскать.

Он достал брюки, порылся в карманах и вытащил кожаный ремешок, на котором висели ключи от машины. Я посоветовал ему надеть что-нибудь на ноги, когда мы пойдем в гараж.

В гараже я нащупал выключатель, повернул его и открыл багажник, с некоторым трепетом подняв крышку. Внутри было пусто, если не считать заржавевшего домкрата и одной-единственной запасной покрышки. Никого и ничего.

И все-таки, прежде чем закрыть крышку, я обнаружил такое, что совсем мне не понравилось. Вырванный кусочек черной пряжи, который был зажат замком. Я вспомнил, что Сэм Джексон говорил мне, будто Том в воскресенье надел черный свитер. Освободив кусочек, я положил его в карман, жестоко ругая себя за подогреваемую надежду, которую теперь разбила черная пряжа.

Я вернулся в дом. Дверь в спальню была закрыта. Я постучал и, не получив ответа, вошел. Гарольд сидел на краю кровати в нижнем белье и носках, между колен зажата винтовка 22-го калибра. Он не направил ее на меня. Я забрал у него винтовку и разрядил: там был всего один патрон.

— У меня не хватило самообладания застрелиться, — сказал он.

— Ваше счастье.

— Да, именно счастье.

— Я сказал это без иронии, Гарольд. Еще мальчишкой я знал одного человека, который потерял все во времена Великой депрессии. Ему было тогда двадцать два года, и он пытался покончить собой. Но единственное, чего он добился, — ослепил себя. Последние тридцать лет он находится в полной темноте. А у его сыновей самые большие похоронные бюро в городе.

— Не заняться ли и мне похоронными делами? — уныло пошутил он. — Все, что угодно, только не дела моего брата. Я знаю, что мне придется испытать.

— Все это как сумерки. Они пройдут.

— Мой брат — сумерки, которые никогда не пройдут.

— В свое время пройдут и они, Гарольд. У него будет время отдохнуть от этой жизни.

— Если вы его поймаете.

— Мы его поймаем. Куда он мог отсюда поехать?

— Он не говорил мне.

— А как вы думаете?

— Полагаю, что в Неваду. Это его любимое убежище. Когда у него есть деньги, он не может держаться вдали от игорных столов. Он — страстный человек.

— Где он жил, когда работал на южном побережье?

— Когда он потерял работу, они купили трейлер, но и его вскоре потеряли. Тогда они стали переезжать с места на место, чаще всего останавливаясь в мотелях и частных коттеджах. Я не могу дать вам определенного адреса.

— За что его выгнали?

— Босс утверждал, что он слишком груб с пьяницами.

— Как назывался клуб, где он работал?

— «Черный янтарь». Кэрол тоже время от времени работала в нем, своего рода поющая официантка. Однажды мы ездили туда послушать, как она поет. Лилла нашла, что это отвратительно, а я подумал, что она вполне о’кей. Она пела милые секс-песни, поэтому Лилла и…

Я прервал его:

— У вас есть телефон? Мне надо сделать пару звонков.

— Пожалуйста, в большой комнате.

Я забрал у него винтовку на случай, если ему опять придет в голову идея выстрелить в себя или в меня. Стены большой комнаты были увешаны фотографиями, словно картинная галерея: «Старик», «Старуха», «Заход солнца», «Дикие цветы», «Гора», «Набережная океана» и «Лилла», большинство из них раскрашены от руки. Три портрета Лиллы улыбались мне из разных углов, так что я почувствовал себя окруженным этими белыми зубами.

Я вернулся в спальню. Гарольд надел что-то на ноги. Выглядел он вполне нормально. Это меня порадовало.

— Я — о’кей. Не надо проверять меня.

— Я просто удивился, что у вас нет фотографии Майкла.

— Есть одна. Там ему около двадцати лет. Он никогда не разрешал себя фотографировать после того, как у него начались неприятности.

— Дайте мне посмотреть фотографию.

— Не знаю, где искать ее. Во всяком случае, она сделана тогда, когда он был еще совсем молодым парнишкой. Он там совсем не похож на себя сегодняшнего.

— Как он выглядит сейчас?

— Я думал, что вы его видели.

— Да, но было темно.

— Ну, он все еще вполне приличный мужчина. Я имею в виду внешность. Он ушел из бокса раньше, чем его изуродовали. У него темные волосы, еще не поседевшие, он зачесывает их на одну сторону. Майкл всегда очень заботился о своей прическе. — Гарольд пригладил свои жидкие волосы. — Зеленовато-серые глаза. Взгляд довольно умный, особенно когда он чего-то добивается. Тонкий рот. Я всегда думал, что рот у него жестокий. Зубы не такие уж хорошие. Но я понятия не имею, выглядит ли он и сейчас таким же приятным мужчиной и сохранил ли он свою осанку. Вообще, он всегда поддерживал себя в хорошей спортивной форме.

— Рост и вес?

— Дюйм или два выше шести футов. Он тогда дрался в полусреднем весе, но сейчас он должен быть тяжелее. Может быть, сто восемьдесят фунтов.

— Какие-нибудь шрамы или особые приметы?

Гарольд кивнул:

— Да. У него есть шрамы на спине, — нас, бывало, лупил отец. У меня у самого такие же. — Он задрал нижнюю рубашку и показал мне белые шрамы, идущие вдоль и поперек спины, похожие на иероглифическую летопись. Видимо, отец Гарольда серьезно обучал их жизни.

— Ваши родители еще живы?

— Конечно. Отец все еще бегает на ферме «Снейк-Ривер», — сказал он без лишней ностальгии. — Покателло, Рурэр-роуд, 7. Но Майкл не поедет туда. Он ненавидит Айдахо.

— Никогда нельзя сказать наверняка, — ответил я, делая свои пометки.

— Поверьте моему слову. Он порвал с отцом около двадцати лет назад. — И как бы в подтверждение своей мысли добавил: — В большой комнате есть портрет отца. Я назвал его «Старик».

Прежде чем сесть к телефону, я более внимательно рассмотрел портрет их отца. Седой фермер с маленькими злыми глазками и ртом, напоминающим капкан для медведя. Затем я позвонил в Рено Арни Вальтеру и кратко изложил ему сведения о сыне старого фермера: Майкл Харлей, экс-моряк, экс-боксер, экс-кельнер, игрок, похититель детей, тот, который избил свою жену и подозревается в убийстве, водитель двухдверного «плимута» образца 1958 года с номером ИКТ-449, выданным в Калифорнии.

— Да-а, ты неплохо поработал, — сказал Арни, когда я закончил излагать свои данные. — Мы пока ничего не достигли. Зато теперь… — Он заколебался. — Сколько человек ты хочешь занять в этой операции?

— То есть скольких человек я смогу оплатить?

— Твой клиент…

— Я потерял клиента. Надеюсь, что материал, собранный мной, вернет мне его, но пока нет.

Арни присвистнул:

— То, что ты затеял, — неэтично.

— Да, я знаю. Временно — я следователь в конторе местного шерифа.