Александр Щелоков - Живым не брать

Лопата боролся за честь милиции, считая, что именно его коллеги должны приписать себе успех в задержании дезертира и убийцы. Провинциальный страж закона, далекий от политеса, даже не представлял, в какие игры могут вестись вокруг простого как яйцо дела.

– Спасибо за заботу, но нам нужна машина. Милиция-милицией…

– Не доверяете?

– Почему? Доверяем. Но кто опознает труп, если бандита убьют? А?

Лопата сбил фуражку на затылок.

– Насчет опознания – это точно. Потребуетесь. Только машины у меня нет. Есть мотоцикл, да и тот сломатый. Мотор полетел.

– Какая марка? – спросил Гусь. – «Харлей»? «Ямаха»?

– Ладно, все шуткуете. У меня «Ижик».

– Это тоже неплохо. Будешь в наших краях – я тебе движок подкину. Пойдет?

– Ну.

– А ты помоги с машиной.

– Ладно, пошли в леспромхоз. У тамошнего директора Журавлева имеется «Газель». Думаю, даст.

Лопата познакомил Гуся с Журавлевым и коротко рассказал, что прапорщику нужна машина. Зачем именно, говорить не стал.

Журавлев сидел за столом, на котором не было ничего – ни бумажек, ни отрывного календаря, ни телефона – обязательных признаков конторского начальства. Сжатые кулаки, натруженные руки со взбухшими венами, лежали перед ним на столе.

– Не во время, товарищ прапорщик. Вы думаете, пришли к предпринимателю, представителю среднего класса? У которого и машина, и счет в банке? Так? А вот и нет. Он здесь всего мокрая курица, которая если что и будет нести, так обычные яйца. А нашим властям сейчас интересно сразу найти слона с большими золочеными яйцами.

– Как это? – спросил Гусь. Далекий от хозяйственных дел, он не совсем понял, что имел в виду Журавлев.

– А так. Курица – это я. Дай мне право на леспромхоз, я раскочегарю работы, пойдет товар, государство начнет получать налоги. Но это через год, два. А в областной управе сидит лысый кашалот. Правда, фамилия у него куда как мирная – Пушков. Так вот ему плевать, что получит государство через год или два. Ему нужно сейчас и себе на лапу. Миллион, лучше два, и зелеными. А что получит казна – дело второе. Я таких денег за лицензию отвалить не могу. Нет их у меня. Значит, кашалоту до меня тоже дела нет. Он ждет, когда к нему придет кореянец или какой-нибудь там китаянин. Вот с ними он поговорит. Положит на стол руки ладонями вверх и станет ждать, когда в них капнет. И дождется.

– Но сейчас леспромхоз простаивает. Люди не получают денег…

– А кашалоту что? Он у нас демократ. Знаешь, как он говорит? «У нас власть выражает интересы нищих, а должна выражать интересы состоятельных людей. Но мы все же добьемся перемен».

– И чего вы ждете?

– Прихода кореянца. Он станет хозяином, мы – наемниками. Он начнет грести деньги лопатой, а мы – глотать слюни.

– Что же, значит на вашего кашалота нет управы?

– Есть, и до неё дело дойдет. В гражданскую у нас здесь ужас сколько партизан было…

Гусь довольно хмыкнул. Ход мыслей Журавлева ему показался понятным и близким.

– Отлично. Если возьметесь за ружья, отпишите мне. Возглавлять вас не возьмусь, но постреляю – вволю. – И уже другим, озабоченным тоном. – А теперь мне машина нужна позарез. До Шиверки. Сколько тут верст?

– Тридцать пять.

– Значит, туда и обратно семьдесят. Но мне в один конец.

Журавлев вдруг связал происшествия последних дней одной ниткой.

– Так это ваш хер тут бесчинствует? С чего?

– Моча в голову бросилась.

– Что ж намерены делать?

– Отлавливать.

– А-а, – Журавлев был явно разочарован. – Это не по смыслу. Нет. У нас, ежели медведь шатун объявляется и начинает скот и людей заедать, его не отлавливают. Его… А, да что там! – Журавлев с безнадежностью махнул рукой. – Как были мы Азия, так и остались. Давить таких паразитов надо, без суда и следствия, а мы все миндальничаем.

– Так дадите машину?

– Куда от вас денешься от спасителей и защитников? Валяйте, отлавливайте. Иначе этот волк и дальше людей рвать будет.

– Пресечем, – сказал Гусь сурово. – Как настигнем, пресечем. – Сделал паузу и добавил. – С учетом пожеланий трудящихся.

Журавлев посмотрел ему в глаза, заметил в них холодную напряженность и качнул головой.

– Добре, езжайте…

Участковый милиционер по селам Шиверки и Ягодное старший лейтенант Маляров спокойно шел по улице из дому к причалам. Шел хорошо выспавшийся, особо не обремененный служебными заботами, поскольку винной торговли и табакокурения в Шиверках не водилось так как здесь испокон веков проживали староверы, чудаки, отрицавшие пьяное баловство и сатанинское дымление через рот и нос.

– Евген Лукич, тебя можно побеспокоить? – бабка Копалиха со всем почтением, которое по сельскому этикету положено оказывать власти, предусмотренной конституцией, окликнула участкового. Она вышла из калитки своей усадьбы и остановилась возле нее.

Маляров остановился и обернулся.

– Здравствуйте, Анфиса Васильевна, чем могу?

Правая рука участкового с шиком, приобретенным ещё в армии, коснулась виска у козырька фуражки с выцветшим до непонятного цвета околышем, и таким же рывком отпала вниз, кистью к бедру.

– А вот, сердешный, поглянь сюды.

Копалиха протянула Малярову новенькую, только что из под печатного пресса сторублевку.

Маляров взял бумажку.

– В чем проблема?

Маляров с некоторых пор стал считаться у селян экспертом по бумажным деньгам, поскольку ни сберкассы, ни даже почты в селе не имелось.

Шиверки – село мирное, хотя и большое. Линия домов растянулась здесь вдоль глинистого обрывчика на речном побережье версты на две. Так для жителей показалось удобнее: у каждого под домом свои мостки, с которых бабы стирают белье, ребята купаются. К мосткам мужики швартуют моторки – у кого они помощнее, у кого послабее, но поскольку лодки предназначены здесь не для гонок, в них выше всего ценятся не скоростные качества, а надежность.

В тылу каждой усадьбы огород, обнесенный плетнем. Еще дальше за огородами грунтовая дорога. Тянется она вдоль плетней от южной окраины Шиверок, где раньше располагалась машинно-тракторная станция – МТС, к северному, где находились колхозная лесопилка и рыбокоптильня.

МТС изжила себя, поскольку колхоз распался, трактора поизносились и жизнь, по словам шиверцев, «стала до горы раком».

Теперь каждый двор был предоставлен самому себе. Жизнь от этого хуже не стала – лес и река любого, у кого есть на плечах башка, прокормит и напоит. Единственное, чего в Шиверках не стало – это денег, государственных платежных знаков с цифрами, на которые можно что-то законно прикупить в сельмаге.

Мало сказать – денег не стало. Чтобы понять смысл этих слов, стоит напомнить случай, когда приезжие-туристы, сплавлявшиеся на плотах из верховий реки, предложили бабке Касьянихе за яйца две казенные десятки. Бабка взяла бумажки в руки, покрутила и не поверила в их подлинность.