Александр Холин - Последний вор в законе

У каждого в этом мире бывают какие-то взлёты и паденья. У каждого на жизненном пути возникают отправные или направляющие вехи, оттолкнувшись от которых человек начинает рассматривать знакомые обыденные вещи и бытовые ситуации совсем под другим ракурсом.

Одной из таких век в послужном списке Алексея Сухарева было нашумевшее дело ограбления московской квартиры Алексея Николаевича Толстого возле Никитских ворот. Что говорить, дело делом, а философия жизни иной раз задаёт такие загадки, не решив которые, человек не сможет найти себе покоя в мире сущих.

Осенью столица, ещё не совсем оправившаяся от шумных Олимпийских игр, прихорашивалась, привыкая глядеть на себя под тем самым другим углом зрения после мировой Олимпийской вехи. Но деловую размеренность милицейской жизни города потрясло дерзкое ограбление, сразу с лёгкой руки журналистской братии названное преступлением века.

Может быть, в какой-то мере на это ограбление нельзя было вешать такую громкую табличку, но советский граф Алексей Толстой сыграл не последнюю роль в культуре нашей страны, с чем нельзя было не согласиться. В МУРе сразу же состоялось первое заседание привлечённых к этому делу оперативников, где огласили суть происшедшего.

Алексей Сухарев прибыл в кабинет начальника МУРа без опоздания и с любопытством принялся оглядывать выделенных на это непростое дело сослуживцев. Кроме самого хозяина кабинета О. Ёркина, здесь присутствовал его заместитель Гельфрейх, Николай Герасимов, Иван Бирюков и Борис Хусаинов. А возглавлял команду генерал-майор Пашковский. Сухарев даже присвистнул, но ничего не сказал и примостился на свободное место.

Первоначальные данные ограбления были уже известны, но Ёркин ещё раз оповестил всех:

— Ровно неделю назад, 14 ноября 1980 года, трое неизвестных в 12.30, представившись работниками МВД, сумели проникнуть в квартиру писателя Алексея Николаевича Толстого. Жительниц квартиры, вдову писателя Людмилу Ильиничну и её домработницу Анюту Чипиженко бандиты связали и закрыли в ванной комнате, а сами принялись хозяйничать. Надо сказать, что эту квартиру работники из Министерства Культуры давно уже собирались превратить в музей. И с этой целью туда явилась в 12.50 сотрудница Государственного литературного музея Надежда Соколова, которая несколькими днями раньше начала производить опись имущества, поэтому Соколова принялась настойчиво звонить.

Бандиты, чтобы не поднимать шума, открыли дверь, втащили женщину в квартиру, и присоединили к двум другим пленницам. Судя по рассказам женщин, налётчики прекрасно знали обстановку квартиры. Им известно было, что где лежит и лишнего времени на поиски ценностей они не тратили. Похищено драгоценностей, так сказать будущих экспонатов музея было на сумму около миллиона рублей, а это в наше время деньги немалые. Так что, можно считать, нам действительно предстоит заняться ограблением века. Вопросы есть?

— Позвольте, Олег Александрович, — подал голос Николай Герасимов. — Ограбление было, как вы сказали, неделю назад. Почему же нас только сегодня собрали здесь, у вас в кабинете?

— Оперативникам было вынесено «высочайшее запрещение» вторгаться на территорию будущего музея со стороны старшего следователя по особо важным делам Александра Львовича Шпеера. Надо сказать, что Московская прокуратура отдельно включилась в расследование, но работа следствия началась довольно странно: вместо скрупулезного обследования места происшествия по, так сказать, «горячим следам», районному отделению милиции дан вердикт — выставить у квартиры постового и не пущать никого, даже хозяйку!

— А не по наводке ли этого Шпеера бандиты заглянули на огонёк к Людмиле Ильиничне? — ядовито усмехнулся Алексей Сухарев.

— Ты, Сухарев, говори, да не заговаривайся! — одёрнул оперативника генерал-майор Пашковский. — Александр Львович — всё-таки по особо важным, то есть важняк по-нашему, а ты кто?

— А я сыскарь, товарищ генерал! — упрямо посмотрел в глаза начальника Сухарев. — Я привык исполнять свою работу и отвечать за сделанное. К тому же родной брат Шпеера близко связан со Звездинским и Пугачёвой, дающими широкие неучтённые Москонцертом выступления. Так что следователь Шпеер мог и здесь намутить.

— Вот и поезжайте в квартиру Толстого с отрядом оперативников и обследуйте всё, что можно, — поморщился генерал.

Надо сказать, начальству никогда не нравится, если у подчинённых возникают какие-то вопросы или неуместное недовольство. Только в Советском Союзе никогда не прекращалась внутренняя служебная борьба между Прокуратурой, КГБ и МВД. Что говорить, примером могла послужить та же побеждённая Германия, где Абвер, Гестапо и СС дрались, словно пауки в банке. Но никакие драки и войны не приводят к положительному результату. С этим фактическим выводом истории нельзя было не согласиться.

В квартире писателя оперативников встретила Людмила Ильинична и её домработница. Обе женщины тихие, спокойные, но никаких подозрений ни на кого у дам не возникло. А Людмила Ильинична вспомнила:

— Боже! Я бы никогда не подумала, что это грабители! Один из них, такой обаятельный еврейчик, вежливо попросил меня присесть в кресло и, когда привязал мои руки к подлокотникам, осведомился: «Вам не очень больно?». Представляете? Я таких грабителей никогда раньше не встречала и даже не представляла, что грабители могут быть воспитанными и вежливыми.

— Людмила Ильинична, — прервал её Сухарев. — Почему вы решили, что он еврей? Или он вам паспорт показывал?

— О, нет, — смутилась Людмила Ильинична. — Просто в разговоре он несколько раз упоминал Жмеринку, говорил, что это настоящая историческая родина даже Гольды Меер. И что его приятель считает, дескать, столицу надо переносить в Жмеринку и никак иначе.

— Значит, Москва им не нравится? — нарушил молчание Борис Хусаинов.

— Думаю, не очень, — пожала плечами Толстая. — К тому же, у московских евреев говорок совсем другой. А эти явно откуда-то приехали.

— Постойте-ка, — насторожился Сухарев. — В протоколе Прокуратуры значится, что вас, вашу домработницу и пришедшую через полчаса служительницу литературного музея Соколову заперли в ванной комнате?

— Помилуйте, Алексей Михайлович, — подняла влажные глаза на сыскаря Людмила Ильинична. — Следователя вовсе не интересовало, кого, когда и где заперли. Он досконально допрашивал меня о моих украшениях, просил описать какого вида и сколько стоит. Собственно, тем же несколько дней подряд занималась Соколова. Она даже фотографа с собой приводила. А какие же это экспонаты, когда все цацки, если можно так выразиться, мои личные вещи? Почти каждая — память о моём муже. Может быть, для вас он именитый русский писатель и какой-то пример для подражания, а для меня — просто хороший, понимающий и разбирающийся в чувствах женщины человек. Для меня он не умер. Я и сейчас часто общаюсь с ним. Но вам этого не понять, потому что всё происходит во сне.