Дэвид Хьюсон - Земля обетованная

— Нет.

— А о чем он вас попросил?

— Ни о чем. Я же сказала. Он хотел, чтобы вы почувствовали себя счастливым. Вот и все.

— И что же, за такую сумму вы соглашаетесь провести ночь с человеком, осужденным за убийство собственной жены и ребенка? В доме, где, как полагают, он и совершил это преступление?

Она покраснела.

— Что до платья, то это была моя идея. Я уже извинилась. Иногда… — Она скривилась. — Послушайте. Физический контакт — самый легкий способ общения с большинством мужчин. Так можно избежать неловких вопросов. Это все равно что поздороваться.

Я искренне рассмеялся, и даже сам удивился неожиданности этого.

— Для того чтобы поздороваться, есть множество способов.

Она смотрела на меня с тревогой.

— Двадцать три года? — спросила она.

— Плюс сорок семь дней, — уточнил я. — И просто, для вашего сведения, я не попадаю и никогда не попадал в категорию «большинства мужчин».

— О боже, да вам еще столько нужно узнать! Вы сказали, что не убивали их.

Я кивнул в сторону высокой стены в конце сада.

— Скажите об этом тем людям.

— От меня ничего не требуют. Во всяком случае, это ничего не значит. Они не знают, кто вы такой, Бирс. Им плевать.

Ей не понравилось, как я на нее посмотрел.

— Кроме того, — добавила она, — вас выпустили. Виновных ведь не выпускают. Помните?

— Нет, — честно сказал я. — В этом-то и проблема.

Я пошел к невысокой южной стене, в том углу мы держали садовый инвентарь. Рядом с граблями стояла ржавая лопата. Я выдернул ее из виноградных зарослей, прошел сквозь высокую траву к концу сада, к цементной трубе. Там когда-то бежал настоящий ручей, а не воображаемая линия на карте.

У большинства городских полицейских имелись собственные боеприпасы. Когда в спальне пальцы Элис ощупали меня, я вспомнил, где хранил свое оружие. Я держал его у цементной трубы возле птичьей кормушки, заказанной Мириам.

Это была неплохая задумка. В случае тревоги я бежал в сад к кормушке и нащупывал маленькую ручку в цементном блоке.

Сейчас все заросло: густая трава затянула металлический крючок, за который я поднимал крышку. Я убрал лопатой землю, нашел то, что искал, сильно потянул и заглянул в маленькое прямоугольное отверстие, которое много лет назад вырыл в твердой глинистой земле.

Оказалось не совсем так, как я помнил: немного глубже. На дне стоял металлический ящик. Он проржавел и стал менее заметным, чем раньше. Сверху нападали листья и мертвые жуки. Сюда более двадцати лет никто не заглядывал. Я нагнулся, сунул в яму правую руку и вытащил ящик. После уговоров Элис со стоном дала мне монету. Я поковырял ею, открыл водонепроницаемую крышку и сунул в ящик руку. Там по-прежнему лежал уже заряженный служебный револьвер и три коробки с патронами. Хранить оружие было запрещено, тем не менее большинство офицеров нарушали запрет, раздобыв ствол, и держали его дома на всякий случай.

— Ого! — воскликнула Элис. — Вы уверены в том, что у вас проблемы с памятью?

— Провалы есть, — ответил я и взял в руку револьвер.

Странное ощущение.

— В наши дни есть закон, — заметила она. — Если найдут у вас оружие, на которое нет лицензии, прямиком пойдете в тюрьму. Без разговоров. Если только друзья не выручат. При влиятельных друзьях можете делать что угодно. Да вы и сами, наверное, знаете.

«В этом случае я из тюрьмы уже не выйду. Надо будет запомнить».

— У вас есть машина? — спросил я ее.

— У меня мотоцикл. «Кавасаки» 1993 года. На вид развалина.

Она улыбнулась. По-настоящему. Улыбка ее преобразила.

— На самом деле мотоцикл хороший, — добавила Элис. — В прошлое лето на дороге, той, что идет к югу от моста, я делала на нем сто сорок миль в час.

Она призадумалась.

— Вы что-то хотите предложить?

— Пятьдесят в день. Наличными. За переработку — сто.

— А что именно?

— Назовем это персональной помощью. Мне нужен транспорт. И в случае необходимости — небольшой совет.

Она усмехнулась.

— Что смешного?

— Вам нужен совет. Кажется, так обычно говорят алкоголикам? Осознание необходимости — первая ступень на пути к выздоровлению.

— Вы ведь меня совсем не знаете, — грустно сказал я.

В этот момент я и сам себя не знал.

— Вы их не убивали, Бирс, — снова сказала она убежденно.

Она казалась очень уверенной. Это выглядело нелепо.

— Я благодарен вам за доверие.

Помолчав, она произнесла:

— Это не то. Моя мама работала в той мастерской. — Она показала рукой куда-то назад. — С другими нелегалами горбатилась на жулика в Чайнатауне.

— И что?…

— Она вас видела. Каждый день, когда сидела за своей дурацкой швейной машиной и молилась, чтобы ей не отхватило половину руки, как это бывало с другими. Вы удивляетесь, почему я делаю то, что делаю?

Я покачал головой.

— Вы не сказали, чем занимаетесь.

— Не притворяйтесь. Она видела, как вы возвращаетесь домой на большом блестящем мотоцикле. Она думала, что вы смельчак, раз работаете в таком районе. И еще…

Она шагнула вперед и посмотрела мне в глаза.

— Она вас видела с ними. С вашей женой. Красивой маленькой женщиной. Моя бабушка, Лао Лао, рассказывала мне об этом много раз. Мама видела и вас, и вашу жену, и вашего мальчика, и она думала… Когда-нибудь и у меня так будет. Я добьюсь этого для себя. У меня будет такая семья. Такой дом. И все это будет моим.

— О! — сказал я.

Причина была где-то здесь.

— Почему ваша бабушка так часто обо мне говорила?

— Она меня воспитала. Она хорошая женщина, даже если и думает, что я недочеловек, потому что моя мама связалась с белым парнем, который сел на поезд, как только увидел, что тестовая полоска окрасилась.

— Ну ладно, Элис. Назовите вашу фамилию.

— Лун. Не просите ваших друзей из полиции наводить обо мне справки. Я у них не числюсь. Ничего интересного обо мне не найдете.

— Хорошо. Кстати, в полиции у меня друзей нет.

Я протянул ей руку для рукопожатия. Она взяла ее и рассмеялась.

— Можно вас попросить за эти деньги сделать еще и небольшую уборку? — спросил я.

— За эти деньги я сделаю, что…

— Нет.

Я не хотел, чтобы она говорила это. Даже в шутку.

— Уберите мел, хорошо? Отовсюду. Чтобы нигде не было полицейской разметки. Это дом, а не площадка для телешоу.

Мириам никогда не жила прошлым. Она считала это грехом. Тогда мне казалось это сумасбродством. Человека делает опыт, иногда, правда, ломает. Только теперь я ее понимаю.

— Никаких голубых линий, — настойчиво сказал я.

Мои веки были тяжелыми, как свинец. Голова болела. Я мечтал о спокойной ночи на большой мягкой софе на нижнем этаже.

— Никакой пыли. Никакой паутины. Сегодня я восстал из мертвых, Элис.

— Что? — спросила она, изумленно раскрыв зеленые глаза.