Анна и Сергей Литвиновы - Половина земного пути (сборник)

Здесь головокружительно пахло пробуждающейся землей. В густом утреннем тумане едва был виден дом. Бетонные дорожки уже высохли, но на влажной земле еще там и сям лежали пласты нерастаявшего снега.

Дача принадлежала полковнику Ходасевичу, Таниному отчиму. «Даже если нас там найдут, — заявила Садовникова, когда друзья размышляли, где им укрыться, — мы всегда сможем отбиться».

По дороге они закупили продуктов в круглосуточном супермаркете, ведь неизвестно, сколько дней придется сидеть в убежище. Пока ехали, обсуждали, кто и почему мог желать им смерти — им обоим. В том, что заказали одновременно и Таню, и Диму, крылась главная странность. У них не было ни общих интересов, ни общего бизнеса. Они не делили друг с другом ни кров, ни постель (единственный раз больше десяти лет назад — не в счет).

— Если мы поймем, за что нас хотят убить, — только тогда и разгадаем, кто этого хочет, — задумчиво произнесла Таня.

— Обратное утверждение также верно, — откликнулся вечный насмешник Дима. — Определим кто — узнаем за что.

Он не отрывал глаз от дороги. На вечно загруженном Ярославском шоссе сейчас, перед рассветом, можно было пронестись с ветерком, и журналист не преминул воспользоваться этой возможностью: стрелка спидометра плясала в районе ста пятидесяти километров в час.

— Ты не гони давай, а то киллеров без работы оставишь, — слегка сварливо заметила Садовникова. Однако ей и самой нравилась быстрая езда, как нравилось все рискованное.

Полуянов хохотнул, показывая, что оценил шутку, и предложил:

— А давай устроим… этот… как его звать по-русски… В общем, «брейн-сторм».

— Мозговой штурм?

— Во-во. Принимаются любые идеи, даже самые фантастические. И критиковать их запрещено.

Тане предложение спутника понравилось.

— О’кей. Начали?

— Насколько я понимаю, — глубокомысленно заметил Дима, — убийства совершаются, во-первых, из-за денег, во-вторых, из ревности и, в-третьих, из чувства мести. Ну, бывают еще, как пишут в протоколах, из личных неприязненных отношений — это когда по пьянке бьют сковородкой по голове. Но последнее явно не наш случай…

— Давай не отвлекаться.

— Давай друг друга не критиковать. Мы ж договорились! Может быть, дело в деньгах? — предположил журналист. — Ты только не обижайся, но… Кто наследует в случае твоей смерти?

— Мама. И еще отчим, Валерий Петрович. Я на него на всякий случай завещание оставила. А то ведь со мной, при моем рисковом характере, всякое может случиться.

— Ну, вот тебе и мотив, — легкомысленно откликнулся Полуянов. — Мама-то точно тут ни при чем, но вот наследство, твой отчим… Кажется, он эфэсбэшник? Значит, у него есть контакты в криминальном мире. Вдруг он решил тебя заказать?

— Ты ври, да не завирайся! — отбрила Татьяна.

— Та-анечка… — укоризненно протянул молодой человек. — Мы ж договорились: никакой критики.

— Хорошо, — дернула плечом девушка. — А кто наследует в случае твоей смерти? — И добавила, в отместку за отчима: — Ты со своей козой, библиотекаршей Надей, уже расписался — или по-прежнему во грехе живете?

Но журналиста пронять такими булавочными уколами было сложно.

— Во грехе, Танечка, во грехе… Да и потом, какое с меня наследство? Я с моих публикаций и рубля не накопил.

— Как не накопил? Квартира-то есть?

— Даже две, моя и бывшая мамина, — кивнул Дима, вглядываясь в дорогу впереди. Он вдруг скинул газ, «Мазда» теперь ползла с совсем уж черепашьей скоростью. Пояснил: — Здесь вечно гаишники с радарами прячутся.

— Две квартиры — это как минимум пол-лимона зеленых, — заметила Таня, продолжая денежную тему. — А если не библиотекарша твоя — кто их тогда наследует?

— А ведь и вправду… — задумчиво потер лоб Полуянов. — Есть ли у меня наследники-то? Я же один как перст. Из родственников — никого. Правда, у покойной мамы был двоюродный брат… Живет, кажется, в Калуге… И у него есть дети… Вроде бы двое… Но связь с ними давно потерялась…

— Вот видишь! Значит, могло быть так: дети достигли совершеннолетия, узнали, что в Москве у них богатый троюродный брат, вот и заказали тебя. Чтобы жилье в столице заиметь.

— Версия хорошая, богатая, — похвалил Дима. — Но при чем здесь ты? Разве только предположить, что мои гипотетические троюродные сестры с твоим отчимом в заговор вступили. — Это была маленькая месть Тане за «козу библиотекаршу».

— Да, веселые дела… — протянула Садовникова. — Значит, надо искать, что нас действительно объединяет.

— А нас с тобой не объединяет практически ничего, — проговорил журналист. И через секунду добавил: — К сожалению… — И положил руку Тане на коленку.

— Убью сама, — сквозь зубы бросила Татьяна и скинула его руку. — Мы с тобой просто старые друзья и ничего больше! Ясно?

— Да куда уж яснее, — хмыкнул Полуянов.

По лицу его было видно, что он вряд ли оставит свои попытки, и в голове у Тани мелькнула совсем уж завиральная мысль («брейн-сторм» раскрепостил сознание!). «А вдруг всю эту историю Дима сам придумал, чтобы побыть-пожить со мной вдвоем? Совсем наедине?» Но девушка сразу ее отбросила, как исключительно дурацкую: у Полуянова достанет смелости (вот уж чего у него через край!) начать ухаживать за ней напрямую, без обиняков.

— Хотя нет, я не прав, что нас совсем уж ничего не объединяет. — Дима сделал вид, будто обиделся. — Я тебя регулярно с Новым годом поздравляю. И с Восьмым марта.

— Ага, по электронной почте, — кивнула Татьяна. А про себя мстительно подумала: «И ни одного подарочка или цветочка — за десять лет!»

— Кстати, ты у меня на «френдс-ру» висишь, — продолжил приятель. — То есть в друзьях, между прочим. И фотка твоя у меня там есть — та самая, где мы в обнимку на аэродроме.

— Ну конечно, виртуальная дружба — самая крепкая в мире, — саркастически заметила Садовникова.

— И я тебя, — перечислял Дима, — всегда на наши корпоративы газетные приглашаю. Только ты не пришла ни разу.

— Я тебя тоже на Новый год к нам в агентство звала. Но ты как к стажерше Илоне приклеился, так и не замечал вокруг ничего…

— Ох, грудь у нее была замечательная… — мечтательно протянул журналист. И спохватился: — У тебя тоже, конечно, хороша…

— Слушай, хватит, а? — всерьез обиделась Татьяна. — Ты что, поднял меня в три утра, чтобы я твои скабрезности выслушивала?

На самом деле не Дима в ту ночь разбудил ее. За полчаса до его звонка блямкнула эсэмэска. Писал изгнанный месяц назад исключительно ревнивый возлюбленный Миша Беркут. Сообщение оказалось невнятным и противным — как и все, в последнее время исходящее от Беркута: «Предупреждаю, причем крайний раз: ты на всю жизнь должна быть рядом со мной!!» На это письмо, как и на десяток других Мишиных посланий, Татьяна не ответила. Ей вообще хотелось поскорей и напрочь вычеркнуть из своей памяти все, что было с ним связано.