Валерия Леман - Восьмерка, которая не умела любить

Я почувствовал тошноту. Буквально все мои собеседники очень связно объясняли самые невероятные совпадения и при этом смотрели на меня честными чистыми глазами. Но ведь кто-то из них врал!

Кто?

На следующий день я проснулся довольно рано и некоторое время лежал, прислушиваясь к пению птиц из сада, шелесту теней на стенах. Внезапно мне открылся мир, полный гармонии и прекрасных красок. И я подумал, что смерть — лишь переход в другую жизнь, смена декораций, и если в определенный момент человек умирает, значит, для него пришло время начать строить свою новую реальность.

Так я пребывал в нирване полушепотов и полутонов, пока откуда-то снизу не раздались неприятные громкие звуки. Пришлось вернуться из высших сфер к суровой прозе жизни, натянуть джинсы и спуститься на первый этаж.

Как я и предполагал, источником звуков был бледный как смерть Васек, на коленях, почти молитвенно, стоявший перед унитазом и извергавший в белоснежную воронку все яства с режиссерского кутежа. Когда его желудок полностью вывернулся наизнанку, парень, пошатываясь, поднялся и умылся холодной водой. После этого он повернулся ко мне, и я увидел его мертвые рыбьи глаза.

— Вижу, погуляли неплохо, — не удержался я от комментариев.

Затем отвел страдальца на кухню, усадил на табурет и принялся готовить напиток под названием «Похмельное воскресение». Для него необходимо всего лишь залить добрую щепоть цейлонского чая горячим молоком.

Васек молча выпил снадобье осторожными маленькими глотками, отказался от еды и слабым голосом извинился за то, что, видимо, не сможет сегодня исполнять обязанности садовника и повара.

— О чем разговор, — успокоил я его, — у каждого из нас случаются такие казусы. Ложись спать.

Несчастный кивнул и удалился в свою каморку, а я принялся за приготовление запеканки для всех оставшихся в живых.

Натирая на терке сыр разных сортов, очищая томаты от кожицы, взбивая яйца и производя прочие необходимые действия, я смотрел в сад за стеклянной стеной и с удовлетворением думал, до чего же хорошо быть трезвым и здоровым. Кроме того, после напряженной умственной работы по квалификации открытий последних нескольких дней было невероятно приятно делать простую житейскую работу — готовить вкусную еду.

Поставив запеканку в духовку, я отправился в гостиную поливать цветы и обнаружил Заки на изрешеченном бандитскими пулями диванчике. Он лежал с открытыми глазами, сосредоточенно изучая белоснежность потолка.

— Привет.

Заки немедленно перевел взгляд на меня и некоторое время молча наблюдал, как я тружусь.

— Чем так дивно пахнет?

— Сырной запеканкой.

Вновь наступила пауза, в течение которой я завершил полив и приступил к протиранию листьев пальмы и олеандра влажной тряпкой.

— Ты мне не веришь, — грустно вымолвил Заки и сел, разминая бледные, незагорелые ноги. — Тут я бессилен. Но спокоен — правда всегда побеждает. Наступит время, и ты извинишься передо мной за свои глупые теории.

Я хмыкнул. Открылась дверь наверху, и Ольга бодро сбежала вниз по ступеням.

— Доброе утро. Судя по запаху, завтрак готов. А то я очень голодная.

Заки что-то пробурчал себе под нос и принялся одеваться. Сестра отправилась на кухню, и я за ней.

Пока подходил кофе, Ольга и Заки, не глядя друг на друга, в полном молчании расставили на террасе стулья, протерли стол, принесли посуду и хлеб.

— А что с Васьком? — поинтересовалась моя сестрица, когда я поставил на стол огнедышащую запеканку.

— Васек на сегодня отстрелялся, — ответил я. — Будет спать до вечера. Надеюсь, чай с молоком ему поможет. Мне, во всяком случае, всегда помогает.

На сем обмен репликами завершился, и завтрак прошел в скорбной тишине. Затем Ольга, видимо в память о Ваське, по собственному почину организовала мойку посуды, а я тут же принялся за приготовление обеда.

— Что с тобой? — с сарказмом проворчал Заки, садясь на стул у открытой стеклянной двери в сад и закуривая сигару. — Откуда этот кухонный пыл?

— Хочу отвлечься от неприятных мыслей, — огрызнулся я, извлекая из морозильной камеры телячье филе.

— Ну-ну…

Птицы щебетали в листве, в траве звенели кузнечики. Яркая бабочка залетела в дверь и уселась прямо на стекло передо мной, осторожно расправив крылышки. Заки поднялся и, дымя сигарой, принялся мирно готовить дополнительный кофе, за что я мысленно его поблагодарил.

— Что у вас с Ольгой? — предложил я нейтральную тему для разговора.

Заки довольно мирно усмехнулся.

— Мелкая ссора. Подуемся друг на друга, а к вечеру снова будем кувыркаться на твоей широкой кровати. Дело молодое.

— Дай бог.

Друг задумчиво улыбнулся.

— Интересно, что там было у Васька со Светланой? Не доверяю я девицам с такими тонкими длинными губами.

— А что было? — пожал я плечами. — Известное дело: напились, приехали сюда, полюбились под лестницей, потом Света сплясала нам канкан, а Васек ушел в мир грез.

— Как бы не так, — хмыкнул Заки. — Света приехала одна, я лично ее впустил. А Васек напивался где-то еще и вернулся только под утро.

Я присвистнул.

— Стало быть, Васек познал еще одно разочарование. Нет, почему хороших, добрых парней всегда тянет к стервам?

— Ты себя имеешь в виду? — съехидничал Заки. — Тебя всю жизнь тянуло к шибко умным, а такие сплошь и рядом — стервы.

— Если так рассуждать, то выходит, что и Кася была стервой, — парировал я мрачно, принимаясь за овощи. — Она ведь была умной, не правда ли?

Заки принялся насвистывать, подбрасывая хлебные крошки воробьям, слетевшимся на террасу. Затем мрачно усмехнулся:

— Сейчас скажу, что Кася была стервой, и ты решишь, что именно я толкнул ее в окно. Но вообще-то она была не стервой… ну, не знаю… холодной, что ли. Понимаешь, ей хотелось, чтобы ее любили.

— Разве не все этого хотят?

— Разумеется. Я не то хотел сказать. С ней было нелегко. Я все время задавал себе вопрос: «Не мешаю ли я ей вот прямо сейчас? Любит ли она меня хоть немного?» С другими такие мысли просто не приходят в голову.

Я разделался с овощами и тоже присел у двери, наблюдая за птицами. «О мертвых — либо хорошо, либо ничего». А за последние дни несколько человек сказали про Касю, что она не умела любить. Я кожей почувствовал, что немедленно нужно сказать хоть слово в защиту мертвой девушки. Но вот странность, не мог ничего придумать. Во мне вдруг ожила давняя обида, я вспомнил, каким мрачным казался мне мир, когда она стала жить с Заки, любя его ночь за ночью всего-то через тонкую стенку от меня. Почему у нас ничего не получилось?

Я глубоко вздохнул и сказал:

— Она была одинокой.

Заки разливал кофе по чашкам.

— «Мы одинокие животные, и всю жизнь мы стремимся не быть такими одинокими». Кто это написал?