Вера Коркина - Сукин сын

— Брысь отсюда, демон.

— А что за вещь она хранила? — спросил следователь.

— Вещь и вещь, может, книга. В пакете заклеена. Нине потом отдала, спроси ее.

— А Нина-то — ту-ту! — выпучив глаза, сообщила Зося. — Как взяла тот пакет, так на другой день и сгинула. Дом уж давно продан, не знала?

— Да что ты говоришь! — ужаснулась Верка. — И Нина пропала. Добреющая баба была и какая красивая. И Нину клетчатая извела.

Зося опять, не сдержавшись, тонко засопела носом.

— Может, по нужде хочешь? — спросил следователь. — Ерзаешь. Иди-ка на двор, проветрись, а то у нас разговор серьезный.

— Не хочу, — обиженно уперлась Зося. Кто, в конце концов, догадался, где рукопись? Теперь ее же выгоняют.

— А где вы ее прятали?

— Да в погребе. Погреб у меня фиговый, все портит… Но прошлый музейный директор сказал… Ну, он человек был фронтовой, к народу с пониманием, иной раз выпьем у меня вместе, я тогда в музее сторожила… Он слазал за банкой огурцов и говорит: там птимальные условия рукописи сохранять. И на другой день сверток принес, пока реконструкция. А потом внезап скончался, господи упокой его душу. Я про его сверток и не помнила, а когда спустились с клетчатой, так она его углядела и спросила, мол, что. Я говорю, это директор дал, надо в музей снести. Она поглядела — говорит, снеси обязательно, да только после моего отъезда. У нее все на условиях, ни слова просто так… А уж потом они с Ниной тот, другой, забрали.

— А директорский сверток где?

— Да где ж ему быть? Там и валяется. Снесите вы хоть, мне недосуг, я с демоном стражаюсь. Опять забуду.

— Давай.

Они открыли подполье, откуда пахнуло холодом, и скрылись вдвоем под землей. Потом снизу показалось нахмуренное лицо следователя. Он распаковал пакет, развязал веревки на старой папке. Исторический момент! Зося зажмурилась и осторожно открыла глаза. Раз, два, три! Виктория! Это она! По запаху определяется.

— Ну, Вера, спасибо тебе, — поблагодарил Шишкин. — Можешь нам налить по стопочке. С сегодняшнего дня клетчатое заклятье с тебя снимается, в том, однако, случае, если ты не нарушаешь ее условий. Живи себе с миром. Ваше здоровье, девушки! Зайди завтра ко мне в девять, заполним протокол.

— Прощевай, протоколист! — буркнула Верка, посмотрев им вслед с тоскливой надеждой.

— Видишь, что получается, — бормотал Шишкин, топча картофельное поле. — Науменко, слямзив рукопись…

— Откуда? — перебила Зося. — Откуда она ее взяла?

— Неважно. Украла и спрятала у Веры. Взяв два листка, подкинула их депутату? Или нет? Или не она? Или это Нина спроворила, она ж с ним летела. Могла и Нина, точно. Потому что Наталья рукопись сцапала в Нинино отсутствие, а как иначе она бы ее получила? Значит, Нина. Вот же… Нина все время мне врала, всегда врала, но я ей верил. Ей одной, кстати, верил… Ну да ладно, этот оптический обман, Бог с ним, актриса, видно, из нее неплохая. Так вот. Науменко отдала Нине копию, а Веру попросила попридержать оригинал. Это значит… это значит… Чтоб настоящий Пушкин не разрушил ее планов. Не помешал. Затейливая особа, эта госпожа Науменко. И Пушкина устранила, и с Верой управилась, и любовников развела.

— А кому приятно с разбитой головой в больнице лежать, когда твой суженый к другой подкатывает? Но одна штука, Михал Михалыч, все равно непонятная… Откуда взялась у Нины рукопись? Нина-то не ворует, это точно.

— Нет, две непонятные. Еще — кто сковырнул Постникова с балкона?

Они переглянулись и быстро отвели глаза.

— Да нет. Даже три, — уточнил следователь. Самое все-таки непонятное, как ты узнала, что рукопись здесь?

— Сон приснился. Что я с Веркой подралась.

— Шутишь?

— Да он мне три раза приснился. Назойливый такой сон.

— А днем ты ни с кем не дралась?

Зося посмотрела снисходительно-иронично.

— Весь день думала об одном: что или кто может быть замещением водосточной трубы. Звонила Наталье, она соврала, что забыла… Я концентрировалась на трубах, разглядывала, ощупывала, как чокнутая. Представляла себя на месте Натальи, волосы покрасила под нее, в кресле сидела, как она. Все бесполезно. Веру мне показали во сне. Она и есть водосточная труба. Во-первых, она уборщица, у ней работа очистительная, во-вторых, она пропускает через себя жидкости, то бишь, водку пьет, в-третьих, она ржавая, то есть немолодая, в-четвертых, шумная, и шуму от нее слишком много. В-пятых, она стихия. Как гроза, дождь и прочая вода.

— Бред полный! Ну и способ! — восхитился Шишкин. — Рекомендации нужны?

— Нужны. Я не знаю, что из этого получится, но спасибо вам за совет. Пожалуй, это моя система. Мы можем пойти ко мне и чуть-чуть отпраздновать?

— Да ты что, Зося? В своем ли ты уме? Меня жена прогонит сразу, как только прознает.

— Да что ж вы все такие нудные со своими женами, о-о!

— Станешь женой, поймешь.

Они расстались возле участка. Шишкин отправился отпирать Шурку, а Зося — перекрашивать волосы. Вопросы о том, как рукопись оказалась в сундуке Нины и кто скинул Геннадия Постникова с балкона по молчаливому обоюдному согласию остались непроясненными. Но какая, собственно, разница, если рукопись найдена, а виновные установлены.

Весной за Зосей приехал Максим. К этому времени она уже училась на первом курсе Академии и навсегда покинула благословенные места.

Следующим летом Авилов, затосковав, стал разыскивать Нину и нашел ее в Санкт-Петербурге. Встреча далась обоим тяжко. Нина была замужем за пожилым и больным человеком. Авилов предложил ей уехать с ним и получил отказ. Оба расстались убитыми.

«Роман с манускриптом» был опубликован. Наталье Науменко позвонила критик Мясникова и поздравила восходящую звезду русской прозы. Наталья в ответ радостно защебетала, что месяц назад родила двойню — девочку и мальчика — и счастлива безумно. На вопрос, как дела у Геннадия, Лара посетовала, что после поездки его мучают боли в спине — падение с балкона не прошло бесследно. Наташа ей посочувствовала.

С призраком наконец-то разобрались. Он оказался Шуркиной оптической машинерией, которую тот соорудил вместе с Константином Рублевым для пробуждения в народе страха и совести. После разоблачения «призрака» он было приуныл, но потом взялся мастерить летательный велосипед с пропеллером-трещоткой, который в общем и целом летал, но неожиданно приземлялся то на свиноферме, то на пчельнике, сея ужас и панику среди животного мира.

Вера Рублева, запуганная клетчатой дьяволицей, бросила пить, и ее снова приняли на работу в музей.

Михаил Михайлович Шишкин получил звание майора, чему изрядно поспособствовала пресса.

Алексей Иванович Спивак усилиями федеральных органов и, в особенности, господина Разумовского выбыл из политической игры и осел в Министерстве культуры, где считается специалистом по организации музейного дела.