Люся Лютикова - Все хорошие девочки попадают в рай

— Тебе помочь? — осторожно спросила я у девочки. Кто ее знает, может, еще обидится?

Но она улыбнулась:

— Спасибо вам большое! Я иду в библиотеку, если вам по пути, то буду очень рада.

— Мне все равно, свободного времени навалом, — как можно беспечнее ответила я, беря девочку под руку: пусть не чувствует себя обязанной. — А что за библиотека?

— Библиотека для слепых, там книги записаны на кассеты. Можно взять пленки домой, но у меня нет плеера, так что приходится сидеть там в наушниках и слушать.

— Меня Люсей зовут, а тебя?

— Лена.

На Леночке были очки не с темными, а с прозрачными стеклами, хотя и очень толстыми. Ее глаза, как мне показалось, напряженно вглядывались в мое лицо.

— А ты все-таки что-то видишь?

— У меня на правом глазу еще осталось пять процентов зрения. Но и оно постепенно уходит. Мама водила меня на консультацию к жутко дорогому окулисту, и он сказал, что, если в течение года не сделать операцию, я ослепну навсегда, — буднично ответила девочка.

— Так что же тебе операцию не делают? — ахнула я.

— Она стоит около пяти тысяч долларов, — вздохнула Леночка, — маме таких денег за всю жизнь не накопить. Она и так на двух работах горбатится, чтобы мне и Федьке было что кушать. Федька — это мой младший брат, ему четыре года. Но нам все равно денег не хватает, ведь приходится еще за комнату платить.

— А фонды? Ведь существуют же организации, которые помогают в таких случаях!

— Ну, есть Всероссийское общество слепых. Но оно немного помогает только тем, кто прописан в его районе. А у меня даже российского гражданства нет: мы его потеряли, когда жили в Узбекистане. Поэтому Федьку в детский сад не берут, а мне пенсию не платят. А московские чиновники нам гражданство не дают — взятку требуют...

Я потрясенно молчала. Неужели находятся нелюди, которые наживаются на такой беде?

— Да и не так уж много фондов, которые действительно помогают людям, — продолжала просвещать меня Леночка. — Нам объяснили, что раньше в благотворительные фонды переводили деньги те организации, которые хотели уменьшить свои налоги. Но вскоре они смекнули, что лучше организовать свой собственный фонд, чтобы полностью сохранить средства. Так что хотя сегодня фондов и много, на самом деле большинство из них отмывают деньги своей фирмы. Нет, помощи ждать неоткуда. Но ничего, я постепенно привыкаю к мысли, что скоро совсем ослепну. Маму, правда, жалко...

У меня в глазах стояли слезы. Если бы я только могла помочь бедной девочке! Но — увы! — я нищая как церковная мышь. И как раз пять тысяч долларов мне самой позарез необходимы, чтобы вытащить Настю из тюрьмы. По шоссе мимо нас с Леной проносились роскошные иномарки, у которых, наверное, одни только кожаные сиденья в салоне столько стоят. И где, спрашивается, социальная справедливость? Вот именно в таких случаях фраза «Взять все — и поделить!», сказанная Шариковым в «Собачьем сердце», кажется мне особенно убедительной.

К десяти я стояла у проходной на Петровке, 38.

— Здравствуйте, я к следователю Хренову Андрею Владимировичу. Можно пройти? — робко обратилась я к охраннику.

— Вы по повестке?

— Нет.

— Фамилия?

— Лютикова.

Парень в милицейской форме взглянул в регистрационный журнал:

— Вас нет в списке.

— Конечно нет. А что, записываться надо?

— За сутки. Или покажите повестку.

— Слушайте, товарищ майор...

— Младший лейтенант, — поправил меня парень, кивнув на свои погоны. Чудак: можно подумать, я в них разбираюсь!

— Да? — сделала я удивленное лицо. — Странно, а выглядите как майор. Понимаете, мне очень нужно увидеться со следователем Хреновым. Дело в том, что мои показания могут изменить весь ход следствия. Вы же не хотите, чтобы ваш товарищ пошел по ложному пути?

«Тамбовский волк ему товарищ», — явственно читалось на лице охранника. Но он все-таки придвинул ко мне телефон:

— Позвоните следователю по местному номеру, если он выпишет вам пропуск, то пропущу.

Я тут же схватила трубку. После двух гудков мне ответил мужской голос:

— Капитан Супроткин.

— Позовите, пожалуйста, следователя Хренова.

— Его сегодня не будет, звоните в понедельник, — скороговоркой произнес капитан и отключился.

Ну и порядки! Понедельник — это же через трое суток! Нет, я не могу так долго ждать. Я опять набрала номер:

— Что же вы трубку швыряете? Я тут, между прочим, на проходной стою, мне надо пройти по срочному делу!

— Что за дело? — бесстрастно поинтересовался Супроткин.

— Э-э-э... во-первых, у меня есть сведения по делу Анастасии Грушиной, которая обвиняется в убийстве. А во-вторых, мне надо сделать заявление о другом преступлении, может быть, тоже убийстве.

На другом конце провода повисло молчание. Он там заснул, что ли?

— Передайте трубку охраннику! — приказным тоном произнес наконец капитан.

Во мне моментально вскипело раздражение: он мне еще будет приказывать! Я ему что, военнообязанная?

Я придвинула телефон к младшему лейтенанту:

— Вас.

Тот внимательно выслушал собеседника, положил трубку и разрешил:

— Проходите. Комната четыреста шестьдесят семь, четвертый этаж.

Поплутав по коридору, я с трудом нашла нужную дверь. На ней висела табличка: «Старший следователь Хренов Андрей Владимирович, следователь Супроткин Руслан Игоревич».

Руслан — как много в этом звуке... Не знаю, все ли Людмилы сталкивались с этой проблемой. Но я лично должна, признаться, что не равнодушна к этому мужскому имени. А причина заключается в поголовной грамотности нашего населения. И даже если отдельные сограждане не читали поэму Пушкина «Руслан и Людмила», то уж кино смотрели обязательно. Поэтому довольно часто, стоит мне представиться: «Людмила», кто-нибудь спросит: «А где же твой Руслан?» Фактически в народном сознании эти два имени стали неразлучны, как Маркс и Энгельс, Минин и Пожарский, Малыш и Карлсон.

Поэтому нет ничего удивительного в том, что каждый раз, услышав имя Руслан, я ощущаю сладостное томление в груди и с надеждой задаю себе вопрос: «Может быть, это Он?» Но сегодня, пожалуй, совсем не тот случай. Этот Руслан Супроткин с его приказными интонациями явно не в моем вкусе.

Я постучала, услышала сухое «Войдите!», открыла дверь, взглянула в лицо мужчины, сидящего за столом, и... рухнула на пол. Капитан вскочил из-за стола и бросился меня поднимать. В его голосе даже появились извиняющиеся нотки:

— Это у нас порог такой высокий. Сами-то мы привыкли, а вот посетители иногда спотыкаются.

Но капитан ошибался: дело было не только в высоком пороге. Я забыла сказать еще одну вещь. Помимо имени Руслан, я западаю на мужчин с внешностью актера Шона О’Коннери. Причем сходство с оригиналом у предмета моей страсти может быть весьма отдаленным. Главное, чтобы присутствовало нечто неуловимо джеймсбондовское во взгляде, улыбке, манере держаться. Вот и капитан Супроткин, на первый взгляд совсем не похожий на знаменитого актера, в действительности являл собой образец агента 007 — такого, от которого я без ума. Ну почему подобная гремучая смесь, состоящая из имени Руслан и внешности мужчины моей мечты, досталась какому-то грубому милиционеру, который, возможно, не брезгует брать с подследственных взятки?