Андрей Дышев - Женат на собственной смерти (сборник)

— Хорошо-то как! — не обращая внимания на суетливость Гвоздева, произнес Бревин. — Но тебе этого, братишка, не понять. Ты не пережил того, что пережил я. Такое ощущение, что я год на этом поганом острове просидел! Я уже забыл, что такое мягкая постель… Что-то живот прихватило…

Бревин замолчал, и Гвоздев, воспользовавшись этим, еще раз добросовестно осмотрел берег рядом с лодкой, подбирая с песка мелкие клочки пакета, хлебные крошки и кусочки колбасы, которые выпали изо рта Бревина.

— Саркисян сказал, чтобы вы обязательно прихватили с собой рацию, одеяло и тесак, чтобы они всегда были в кадре.

Бревин вздохнул и опустил руку на плечо Гвоздеву:

— Только не в обиду: ты молодой, тебе легче! Сгоняй наверх, пожалуйста. Около березки найдешь все это барахло. А мне переваривать хавку надо… Ой, блин, икота замучила!

Через несколько минут, погрузив немногочисленные вещи Бревина, Гвоздев столкнул лодку на воду и сел за весла. Он поплыл к детскому лагерю, где взял лодку напрокат, ориентируясь по двум фонарям, освещающим огороженный забором пляж.

Бревин, развалясь на кормовой скамейке, копался в пакете со своими вещами, любуясь то зубной щеткой, то мыльницей, то мобильным телефоном.

— Сладенькая ты моя! — говорил Бревин, целуя трубку. — Ритке, что ли, позвонить?.. Сколько уже натикало? Второй час? Сейчас я эту сучку разбужу!

Он начал набирать номер, но палец все время попадал мимо нужной клавиши.

— Вот черт! Ты представляешь, совсем разучился пользоваться мобилой!.. Ну и черт с ней, с Риткой, пусть дрыхнет!

Потом он извлек барсетку, открыл ее и выудил оттуда стопку купюр.

— Ах, какой запах! Какой запах! — восторгался он, поднеся купюры к лицу. — Никогда раньше не замечал, как пахнут баксы!.. Будь проклята неволя! Да здравствует свобода!.. Но ты признайся, братишка: когда-нибудь, хоть раз в жизни, ты на голой земле в лесу ночевал?

— Нет, ни разу.

— То-то! Считай, что жизни не знаешь…

Лодка подплыла к причалу лагеря. В бледном свете фонаря можно было различить переодевалки на пляже, зонтики, песочницы и ряд зеленых дощатых домиков. Гвоздев помог Бревину выбраться из лодки и пошел по главной аллее к воротам. На стоянке у административного корпуса стояла забрызганная грязью «девятка».

— Теперь запоминайте, — сказал Гвоздев, открыв машину и предложив Бревину сесть за руль. — Проедете по этой дороге километр и свернете налево. Там будет дачный поселок. Найдете гостиницу «Охотник». Администратору скажете, что Гвоздев забронировал и оплатил для вас номер «люкс». Заселяйтесь, отсыпайтесь, а завтра в половине двенадцатого мы с оператором за вами заедем. Только, пожалуйста, не брейтесь!

— Ну да! Конечно! — развеселился Бревин. — А то будет прикол, да? Три дня ходил бородатым, а на четвертый вдруг оказался бритым!

— А самое главное — поменьше гуляйте по поселку. Мало ли, вдруг попадете на глаза спасателю! Этот сразу поднимет шум.

— Кто поднимет шум? — скривился Бревин. — Врач, что ли? А что, у вас не хватает сил поставить его на место? Могу помочь…

— Пока не надо, — отмахнулся Гвоздев. — И последнее: Саркисян просил передать, что деньги, которые вы ему должны, подготовите к завтрашнему вечеру. Он сам заедет к вам в четыре часа.

— Без базара, командир! — по-деловому произнес Бревин. — Завтра утром я позвоню своим браткам, и они уже к обеду подвезут всю сумму.

— Договорились, — кивнул Гвоздев.

— Слушай! — вдруг осенило Бревина. — А почему бы нам не завалиться сейчас в какой-нибудь ночной кабак? По такому случаю я угощаю! Прихватим с собой девочек, устроим релаксацию по полной программе!

В другой обстановке Гвоздев согласился бы на столь заманчивое предложение, не задумываясь. А сейчас он спешил на базу, где его с нетерпением ждал Саркисян. Гвоздев вздохнул и отказался.

— Напрасно, напрасно, — сказал Бревин, запуская мотор машины. — А я отвяжусь на всю катушку. Заслужил! Так, да?

Гвоздев кивнул и пожал Бревину руку, которую тот подал через окно.

Ворохтин проснулся так, словно рядом с ним взорвалась граната. Он вскочил и ударился темечком о потолок кабины. Сотовый телефон, покачиваясь на шнурке у окна, насвистывал болеро Равеля. Потирая ушибленную голову, Ворохтин схватил телефон:

— Слушаю!

— Это я! — раздался безжизненный голос Эли. — Я уже в Ницце. Такой миленький отельчик! Балкон, вид на Лазурный берег…

— Извини, я сейчас на совещании у министра! — ответил Ворохтин, отключил телефон и посмотрел на часы. Без четверти десять!

Он вылетел из машины с такой скоростью, словно «Скорая» везла его в психушку. Опоздал! Главное действо, развернутое на берегу, уже подходило к концу. Машина с глухим металлическим фургоном и красным крестом на борту задним ходом въезжала на причал. Четверо мужчин выгружали из пришвартованной моторки завернутое в одеяло тело Лены. Центр этого кадра занимал Саркисян. Он медленно шел на камеру и с глубокой скорбью в голосе говорил в микрофон:

— …Сегодня ночью осиротел Первый остров. Игра снова демонстрирует свой крутой нрав, снова убеждает в своей жестокости и беспощадности. Она не выбирает себе жертву. Комок в горле застревает от той мысли, что трагическая случайность, досадная нелепость лишили жизни единственную женщину, осмелившуюся бросить вызов природе… И я обнажаю голову и склоняюсь перед мужеством этой хрупкой женщины…

Сегодня Саркисян был явно в ударе и даже выдавил из своих глаз слезы. Дождавшись, когда Чекота выключит камеру, он надел кепку и снова превратился в главного режиссера и автора программы, энергия которого хлестала через край, словно лава из жерла извергающегося вулкана.

— Снимаем погрузку тела в фургон! Крупным планом показать руку, выглядывающую из-под простыни. Еще крупнее — кольцо и облупившийся на ногтях лак… Пожалуйста, всем покинуть причал!

Последняя команда относилась и к Ворохтину, который стремительной походкой шел прямо на Саркисяна. Едва не сбив его с ног, Ворохтин схватил главного режиссера за воротник куртки.

— Ты когда прекратишь кощунствовать?! — не в силах сдержаться, крикнул Ворохтин. — Почему ты разрешил вывезти тело с острова?! Где милиция?!

— Ты чего разорался? — подчеркнуто спокойно произнес Саркисян, часто моргая, отчего его пушистые ресницы качались, словно опахало. — Никто не кощунствует. Мы глубоко скорбим, и миллионы зрителей вместе с нами. А милиция уже давно здесь!

Он улыбнулся и кивнул на берег. За пластиковым столом, на который падала тень от большого красного зонта с надписью «Робинзонада», завтракали два молодых человека в милицейской форме. Бутылка армянского коньяка торчала посреди стола, словно гора Арарат. За горками зелени невозможно было увидеть стаканы. У мангала, источающего ароматный дымок, суетился Гвоздев. Видать, шашлыки уже подоспели, и студент снял с жара четыре тяжелых шампура. Стараясь не задеть раскаленными пиками дорогих гостей, он аккуратно и торжественно разложил угощение по тарелкам, присыпал колечками сырого лука и полил сверху кетчупом.