Андрей Дышев - Женат на собственной смерти (сборник)

— Тот самый, который нашли у вас? — Глаза у Киры загорелись от любопытства. — А кому мог понадобиться наркотик?

— Ты не ответила на мой вопрос, — напомнил Ворохтин.

Кира задумалась.

— Если бы вы мне заранее сказали, что надо следить за милицейской машиной…

— Заранее! — хмыкнул Ворохтин. — Если б мне заранее сказали, что на островах один за другим начнут гибнуть люди!

Над озером пролетел красный пожарный вертолет с привязанной к нему емкостью. Зависнув над Пятым, он раскрыл емкость, и на чадящий лес хлынула вода.

— Как всегда, вовремя, — произнесла Кира. — Человек сгорел, лес тоже. Но дым еще идет. Непорядок! И начинается грандиозная показуха. Вертолеты тарахтят, вода брызжет, угли шипят. Такая феерия Саркисяну и не снилась.

— Вот об этом и напиши в свой журнал.

Кира насмешливо покосилась на Ворохтина.

— Что ж вы меня все время учите журналистике! Я буду писать то, о чем публике интересно читать, — ответила она.

— А о чем публике интересно читать?

— О том, что она способна понять своими глупыми и жестокими мозгами. То есть самые примитивные чувства и поступки: струсил, обозлился, влюбился, убил, сожрал, трахнул… Публика заказывает музыку и за нее платит. А я хочу, чтобы мне тоже платили. Я люблю деньги. Мне надоело считать мелочь в кармане. Понятно?

— Конечно, понятно, — ответил Ворохтин. — Но я хотел бы узнать другое: кого — Лагутина или Ботаника — убийца намерен оставить жить?

— Имя победителя хотели бы узнать миллионы зрителей, — ответила Кира, следя за тем, как пожарный вертолет закладывает вираж и скрывается за лесом. — Саркисян объявил тотализатор: первые десять человек, которые дозвонятся в студию и правильно назовут имя, получат призы.

— Кому-то повезет. А я ни разу ничего не выигрывал, — признался Ворохтин.

— Я тоже, — ответила Кира.

— Так попробуй выиграть, — предложил Ворохтин и достал из кармана мобильный телефон.

— Вы что? — Кира с удивлением посмотрела на Ворохтина. — Серьезно?

— А почему бы нет?

Она с опаской смотрела на трубку, словно это был пистолет и Ворохтин предлагал девушке застрелить одного из робинзонов.

— Это ужасно, — произнесла она. — Знали бы зрители, что гадают на крови…

— И все же?

Кира долго не могла назвать имя.

— Ботаник, — наконец прошептала она.

— Что — Ботаник?

— Ботаник победит. А вы как думаете?

— Никак, — ответил Ворохтин. — Все равно ничего не выиграю, так зачем зря голову ломать. Мне не дает покоя другой вопрос.

— Какой же, если не секрет?

— Что связывает убийцу и того человека, который победит.

Во второй половине дня Саркисян давал показания в районной прокуратуре.

— То, что Бревин не сгорел на острове, а был застрелен в гостинице — это для меня полнейшая неожиданность! — запальчиво лгал он. — В пьяном угаре такое не пришло бы мне в голову! В кошмарном сне не увидел бы!

Немолодой, высокий, с рыжими усиками и обширной лысиной следователь слушал его внимательно и не перебивая.

— А вот администратор гостиницы утверждает, что ваши сотрудники, в том числе и Гвоздев, дважды в день приезжали за Бревиным и куда-то увозили его на джипе.

— Это ужасно! — произносил Саркисян, прикрывал глаза и прижимал ладонь ко лбу. — Все это безобразие творилось за моей спиной. Люди, которым я бесконечно доверял, нагло пользовались моим доверием. Втайне от меня они вступили в сговор с Бревиным и занялись грандиозной профанацией. Если бы они обманули только меня! Так ведь жертвой этого обмана стали сотни тысяч доверчивых телезрителей!

— Но Чекота сказал, что вместе с Гвоздевым выполнял ваш приказ.

— Правильно! — часто моргая и растягивая пухлые губы в улыбке, подтвердил Саркисян. — А что он еще мог сказать? Что действовал по собственной инициативе? А зачем ему признаваться, если проще все свалить на руководителя. В нашей стране всегда и за все отвечает начальство. Работник пьет — виноват начальник. Работник ворует — виноват начальник. Работник…

— Хорошо, — прервал красноречие Саркисяна следователь и неторопливо вытащил из пачки сигарету. Так же неторопливо прикурил, выпустил струйку дыма, загасил спичку, смахнул со стола пепел. — Я смотрел несколько передач вашей «Робинзонады». Мне понравилось. Ловко вы все закрутили.

Саркисян скромно опустил глаза и заерзал на стуле.

— Спасибо. Очень приятно. Вы даже не представляете, насколько приятны вот такие простые, от души, слова нам, творческим работникам. А то ведь большей частью ругают. Дескать, не заботимся о морально-нравственном воспитании подрастающего поколения…

— Мне кажется, передача во многом бы проиграла, если бы не целый ряд трагических событий на островах.

— Увы, — вздохнул Саркисян и собрал на лбу морщины. — Это так. Но если бы вы знали, какие нравственные муки пришлось мне пережить, принимая решение ставить в программу или не ставить тот или иной эпизод. Поверите? Каждое такое решение — это бессонная ночь. Ведь это для зрителей — игра. А для меня — драма!

— Будь ваша воля, вы бы, наверное, остановили «Робинзонаду», чтобы не подвергать риску оставшихся людей?

— Безусловно! — очень стараясь казаться убедительным, сказал Саркисян и порывисто качнул головой. — Жизнь игроков — вот главная ценность, а не рейтинг передачи и не деньги от рекламы.

— Сохранение жизни игроков оправдает все и снимет любой моральный груз, — развил мысль Саркисяна следователь. — Хотите чаю?

— Совершенно с вами согласен! — все больше оживлялся Саркисян, чувствуя, что грозовые тучи над ним тают. — Вы просто читаете мои мысли… Да, чайку, если можно!.. Святая ложь! Не надо ее бояться, если за ней стоят богоугодные дела!

— Я сразу понял, что вы честный и благородный человек, — сказал следователь. Он стоял к Саркисяну спиной и наливал заварку в стакан. — Сколько вам кусочков сахара?

— Три, пожалуйста… Эх, товарищ следователь! Хоть вы понимаете наш неблагодарный труд! Я всегда готов войти в положение любого игрока, понять его, помочь! Это же игра! Вот, допустим, страдает человек, умирает. А я что — зверь? Мне его почки дороже, чем этот проклятый рейтинг! Ну, взял я грех на душу — пусть радуется жизни, если никому от этого хуже не будет…

— А разве у Бревина были больные почки? — спросил следователь, подавая чашку в руки Саркисяну.

— А то! — произнес Саркисян, отхлебывая из чашки. — Откуда здоровье, если он каждый вечер в баре гостиницы кутил? И наутро лицо его так опухало, что глаз не было видно. Ему перед камерой выступать, а он…

И тут Саркисян с ужасом понял, что проболтался. Он сильно побледнел, медленно поставил чашку на стол и со страхом взглянул на следователя. Тот снова закурил, пристально глядя на Саркисяна сквозь дым.