Юлия Павлова - Если женщина хочет…

Женщины дружно прикидывались большими грибами под кустиком. Олег махнул рукой, и обе быстро перебежали к нему, послушно глядя в глаза.

— Идем размеренным шагом ровно в противоположную сторону отсюда. Без суеты, но быстро.

Елена молча отдала Олегу пакет с едой и взяла его под руку. Людмила оглянулась на темные окна библиотеки.

— А как же Усман и Танечка?

— Сейчас мы этого выяснить не можем и помочь им — тоже. Появиться вам, да и мне сейчас там — сделать большой подарок этим ребятам. Уносим ноги.

Елена вслед за Олегом зашагала подальше от дома, но Людмила так и стояла, глядя через кусты в посветлевшие от зажигаемого внутри света окна.

— А как же наши машины?

— Не знаю. Но готовься к худшему.

— А я свою за квартал от библиотеки оставила, на всякий случай. После звонка как-то страшно стало, — сказала Елена.

— Молодец. Но о ней, так же как и моей, мы на сегодня забудем. Пошли, нам лучше на проспект Державина выйти. И все! Гребем лаптями как можно быстрее.

До проспекта дошли минут за семь, хотя всегда на этот путь у Людмилы и Елены уходило не меньше получаса. Олег вышел на дорогу, поднял руку, и первая же машина встала перед ним «как лист перед травою». Подавляющее большинство частников в Городке считало непростительным не заработать «на бензин».

Мама была дома, на дочь взглянула с ужасом и сразу заплакала. Ольга испугалась и тоже собралась зареветь, но сначала надо было выяснить, что же случилось. Ответить на этот вопрос мама не смогла, растерялась.

— Я думала, у тебя что-то стряслось. Ты вся перекошена, бледная, глаза больные.

— А-а, нет, мама, дома все в порядке. Зуб вот неудачно удалила, решила у тебя пересидеть, пока болею. Примешь?

— Конечно. Только я ремонт затеяла. С Катенькой все нормально?

— И с ней все хорошо.

Ольга вошла в квартиру. Обои в коридоре и в комнатах отсутствовали, двери были сняты. В коридоре громоздились узлы, коробки с керамической плиткой. Вид, короче говоря, ремонтный, ободранный. Мама расхаживала в старом халате, но с пояском, подчеркивающим талию, и с подкрашенными губами.

Ольга скинула полусапожки. Тапочки пришлось надеть старые мамины, на три размера больше. В ее комнате — в ее бывшей комнате — в дверном проеме суетились двое мужчин. Ольга прошлепала мимо них, села на диван, включила телевизор. Мужчины не обращали на нее внимания и через минуту сняли дверь.

Сидеть в комнате без двери — ощущение не самое приятное. Рабочие принесли откуда-то другую дверь, дорогую и красивую, прислонили ее к косяку. Грохот от переносимых с места на место деревяшек заставил Ольгу поморщиться и поплотнее прижать шарф к щеке.

Рабочие, не обращая на нее внимания, как если бы она была предметом мебели, деловито достали инструменты, примерились, и мужчина помоложе врубился дрелью в бетонную стену. Дрель взревела, дорогая дрель, мощная, с дополнительной пневматикой. Через полминуты рабочему показалось, что звук у дрели не совсем обычный. Он остановился, прислушался.

Напротив дверного проема, на диване, сидела девушка с открытым ртом и пронзительно визжала. С кухни прибежала мама, несколько секунд смотрела на дочь.

— Оля! Перестань!

Ольга закрыла рот. На глазах у нее были слезы.

— Мама, я не могу этого слышать. Очень больно.

Мама оценила обстановку моментально.

— Жалко. Ребята, придется нам расстаться на несколько дней. Ремонт, конечно, штука хорошая, но дочь важнее. Видите, флюс у нее.

При слове «флюс» оба рабочих синхронно сморщились. Упаковывая инструменты, оба все пытались посоветовать Ольге свой «фирменный» рецепт снятия флюса, в основном нажимали на полоскание рта содой и принятие водки внутрь. Ольга даже не делала вид, что слушает их. Сидела в той же позе на диване с широко открытыми глазами и ждала, когда же они наконец уйдут.

Получив от хозяйки «отступные», рабочие распрощались и тут же исчезли.

Ольга прикрыла глаза, устроилась удобнее, включила телевизор с минимальным звуком и задремала.

Дома у Олега женщины нашли пустой холодильник, замоченное белье в ванной и неубранную постель в спальне. У него была двухкомнатная квартира со смежными комнатами. Планировка хорошая, но оставалось впечатление временности — наверное, не хватало ненужных красивых безделушек. В стенке было пустовато: всего лишь десяток одинаковых бокалов, два десятка книг и три пепельницы.

Елена сняла сапоги и села в гостиной перед телевизором. Людмила поняла, что она сегодня дежурная по кухне, и понесла туда пакеты.

— Надо Эсфири позвонить и Таньке, — бросила она на ходу Елене.

Та потянулась было к телефону, но Олег запротестовал:

— Не надо. Все, что могло произойти, уже произошло. Сделать мы ничего не сможем. Пусть все подергаются. Эсфирь ваша в первую очередь, авось милиция быстрее зашевелится. Утром все устаканится, тогда будет видно, что делать.

— А если Таню взяли в заложницы?

— Значит, взяли. Я думаю, у следователей хватит ума поверить Эсфири, когда она расскажет о звонках с угрозами, и прослушать автоответчик Татьяны. Расслабьтесь пока, отдыхайте, все еще впереди.

Елена хмыкнула пару раз, но возражать не стала и телефон отставила. Людмила слушала «успокоительную» речь в дверях, с пакетами в руках. С Олегом она согласилась целиком и полностью и начала готовить ужин.

Давно она не была в квартире одинокого мужчины. Слишком давно. Новая ситуация волновала. Олег красив, интересен… Людмила вспомнила об Илье и вздохнула. Надо не забыть позвонить Валентине Геннадьевне. Сын у нее был единственный и любимый.

Олег тоже сел в гостиной на удобный диван, прикрыл глаза. Женский голос бубнил по телевизору о том, как милиционеры сегодня арестовали на рынке торгующих носками женщин.

Женщины подали в суд на государство, разваленная система которого, с одной стороны, не может выплатить зарплату деньгами и выдает ее производимым товаром, а с другой стороны, не разрешает продать полученные носки. Мол, надо взять лицензию на торговлю или платить посредникам — то есть свои кровно заработанные денежки чужому дяде или тому же государству по второму разу отдай. Олег в полудреме привычно вздохнул, понимая обиженных женщин и милиционеров, действующих по инструкции.

Он даже попытался объяснить мелькнувшей во сне Фемиде с завязанными глазами и старинными весами в руке, как невероятно трудно работать сейчас вообще и при этом честно, в частности. Фемида слушала с каменным лицом. Олег топтался перед древнегреческой богиней на тротуаре Петровской улицы. Глянув на ее плетеные сандалии в раскисшем снегу и льняное платьишко, подпоясанное под грудью, он участливо поинтересовался, не холодно ли многоуважаемой Справедливости в конце марта месяца в их северных широтах. Рука Фемиды дрогнула, весы звякнули.