Уильям Айриш - Леди–призрак. Я вышла замуж за покойника

Сидевший в кресле кивнул с понимающим видом. Тот, который стоял у окна, продолжал смотреть на улицу. Третий, сидевший у стола, все так же перелистывал страницы дамского журнала.

Наконец Хендерсон протер глаза, словно после сна, и совершенно спокойно сказал:

— Теперь все в порядке. Можно приступать.

Разговор начался так непринужденно, так небрежно, что трудно было даже сказать, когда именно он начался. Он больше походил на светскую беседу, во время которой полицейские, однако, старались получить как можно больше сведений.

— Ваш возраст, мистер Хендерсон?

— Тридцать два года.

— Ее возраст?

— Двадцать девять.

— Как давно вы женаты?

— Пять лет.

— Ваш род занятий?

— Я занимаюсь брокерским делом.

— В котором примерно часу вы ушли отсюда сегодня вечером, мистер Хендерсон?

— Между половиной шестого и шестью.

— Не могли бы вы сказать немного точнее?

— Да, пожалуй, могу. Я не могу сказать вам, когда дверь закрылась за мной, с точностью до минуты. Ну, скажем, примерно от без четверти до без пяти шесть. Я вспоминаю, что слышал, как пробило шесть в небольшой часовне в соседнем квартале, как раз когда я дошел до угла.

— Понятно. Вы тогда уже пообедали?

— Нет. — Он помедлил секунду. — Нет, не пообедал.

— В таком случае вы обедали в ресторане?

— Да, я обедал в ресторане.

— Вы обедали один?

— Я обедал в ресторане без жены.

Человек за столом потерял интерес к журналу. Человек у окна потерял интерес к происходящему на улице. Человек в кресле сказал с преувеличенной осторожностью, словно боялся нанести ему обиду:

— И все же это не входило в ваши привычки… э–э… обедать в ресторане без жены?

— Нет, не входило.

— И все же, следуя вашим же словам, как получилось, что сегодня вечером вы обедали один?

Детектив не смотрел на него, он разглядывал холмик пепла от сигареты, который рос в пепельнице рядом с ним.

— Мы договорились, что сегодня вечером вместе пообедаем в ресторане. А потом, в последний момент, она пожаловалась, что плохо себя чувствует, что у нее болит голова, и я… пошел один.

— Вы, наверное, немного поссорились? — Вопрос прозвучал так тихо, что Скотт едва расслышал его.

Он ответил так же тихо:

— Мы слегка поспорили. Слово за слово. Ну, знаете, как обычно бывает.

— Конечно. — Казалось, детектив прекрасно знает, как происходят мелкие домашние ссоры вроде этой. — Но ничего серьезного, не так ли?

— Ничего такого, что могло бы толкнуть ее на подобный поступок, если вы к этому ведете. — Он замолчал и с моментально проснувшейся в нем подозрительностью в свою очередь задал вопрос: — И все же, что она сделала? Вы мне даже не сказали. Что именно…

Он вздрогнул, услышав, как открылась наружная дверь. Как загипнотизированный, он смотрел на происходящее, пока дверь в спальню не закрылась. Тогда он привстал с дивана:

— Что им здесь надо? Кто это? Что они там делают?

Сидевший в кресле подошел к нему и положил руку на плечо, заставив его сесть; движение, однако, не было грубым. Скорее это был жест сочувствия.

Стоявший у окна повернулся, заметив:

— Вы слегка нервничаете, а, мистер Хендерсон?

Естественное, инстинктивное негодование, свойственное всем человеческим существам, пришло Хендерсону на помощь.

— А вы как думаете? Или я должен быть совершенно спокоен? — ответил он с горьким упреком. — Ведь я только что пришел домой и нашел свою жену мертвой.

Он выбрал правильный тон. Его собеседник у окна, очевидно, не нашел что ответить на этот выпад.

Дверь в спальню вновь открылась. Там происходила какая–то непонятная, неуклюжая возня. Глаза Хендерсона расширились. Его взгляд медленно пересек комнату от двери до арки, ведущей в прихожую. На этот раз он резко, словно от толчка, вскочил на ноги:

— Нет, только не это! Что они делают! Как мешок с картошкой! А ее чудесные волосы — прямо по полу, она так ухаживала за ними!

Несколько рук вцепились в него, удерживая на месте. Наружная дверь захлопнулась с глухим стуком. Запах духов донесся из пустой спальни и, казалось, шептал ему: «Помнишь? Помнишь, как мы любили друг друга? Помнишь?»

Неожиданно он упал на диван, спрятав лицо в непослушных, дрожащих руках. Он шумно дышал. Время раскололось. Потом его руки упали, и он сказал с беспомощным удивлением:

— Я думал, что мужчины не плачут, а я вот заплакал.

Тот, который раньше сидел в кресле, протянул ему сигарету и даже зажег ее. В свете спички глаза Хендерсона блестели.

То ли из–за того, что их прервали, то ли потому, что иссякли вопросы, беседа прекратилась сама собой. Когда разговор возобновился, он сделался содержательным, словно они просто болтали о том о сем, чтобы убить время.

— А вы очень хорошо одеваетесь, мистер Хендерсон, — заметил вдруг тот, который сидел в кресле.

Хендерсон бросил на него неприязненный взгляд и не ответил.

— Все, что на вас надето, замечательно гармонирует.

— Это само по себе уже искусство, — вступил в разговор любитель дамских журналов. — Носки, рубашки, носовой платок…

— Все, кроме галстука, — возразил стоявший у окна.

— Почему вам взбрело на ум обсуждать подобные вещи именно сейчас? — слабо запротестовал Хендерсон.

— Он все же должен быть синим, не так ли? Все остальное — синее. Он портит весь вид. Я не большой знаток моды, но, видите ли, я просто смотреть на это не могу. — И он продолжал с невинным видом: — Как же вас угораздило упустить из виду такой важный момент, как галстук? Вы ведь позаботились подобрать все остальное? Или у вас нет синего галстука?

— Чего вы от меня добиваетесь? Вы что, не видите: я не в состоянии говорить о пустяках… — почти что взмолился Хендерсон.

Его собеседник вновь повторил вопрос тем же бесцветным тоном:

— Разве у вас нет синего галстука, мистер Хендерсон?

Хендерсон вцепился в свои волосы.

— Вы хотите свести меня с ума? — Он сказал это очень тихо, как будто эта беседа была для него совершенно невыносима. — Есть у меня синий галстук. Наверное, он в шкафу, на вешалке для галстуков.

— Тогда как случилось, что вы проглядели его, когда надевали этот костюм? Он же так и напрашивается сюда. — Детектив сделал рукой обезоруживающий жест. — Если, конечно, вы не надели его сначала, а потом, изменив свое решение, сняли и надели тот, который сейчас на вас.

Хендерсон ответил:

— Какая разница? Почему вы так упорно спрашиваете об этом? — Он слегка повысил голос. — Моя жена умерла. Я совсем разбит. Что вам за дело, какого цвета галстук я надел или не надел?

Они продолжали. Вопросы падали неумолимо, как капли воды на голову, один за другим.

— Вы уверены, что не надели его сначала, а потом передумали?

Его голос звучал ровно: