Дия Гарина - Битте-дритте, фрау-мадам

Из состояния ступора меня вывел вежливый стук в дверь. Вошедшая официантка, глядя строго перед собой, поставила на столик бутылку коньяка и два ланч-бокса. Рюмки, как оказалось, там уже стояли.

Нет, я не возопила «спасите». И не только потому, что потеряла дар речи от услышанного. Меня не нужно спасать. Если я захочу, то выйду из поезда на любой станции. И пожирающий меня глазами Немов не помешает. Просто не станет этого делать. Физически. А вот морально…

— Когда это ты умудрился мой почерк освоить? — мрачно спросила я, едва дверь купе захлопнулась за официанткой.

— Коллекционировать почерки — мое хобби, — хмыкнул Немов. — Я, конечно, не особо крупный специалист, но вряд ли твой Павел затребует графологическую экспертизу.

— Зачем? Господи, ну зачем ты это делаешь? Хочешь во второй раз сломать мою жизнь? Унизить меня? Как я ему все это объясню? Он ведь мне никогда не поверит до конца. Он же чокнутый!

— Вот я и не хочу, чтобы ты за такого замуж выходила, — бессовестно улыбаясь, сообщил Немов. — Лучше выходи за меня.

Он с силой сжал мои колени и, впиваясь глазами прямиком в душу, лихорадочно продолжил:

— Восемь лет назад судьба сыграла с нами злую шутку. А сегодня подарила еще один шанс. Ты помнишь, как мы мечтали об этом. Когда ты вернешься из Англии, мы закатим такую свадьбу, о которой даже через двадцать лет старики внукам рассказывать будут. Может, я и воскрес только ради того, чтобы наша мечта осуществилась. Почему ты так смотришь на меня, Ника? Не молчи, ответь!

Но я безмолвно смотрела на его измененное лицо и радовалась, что не вижу своего Немова. Скальпель хирурга перекроил дорогие когда-то черты, а абсолютно седые волосы добавили ему еще добрый десяток лет.

Что я могу сказать тебе, мой похититель? Все эти долгие семь лет я ненавидела тебя. И любила. Даже когда узнала, что ненавидеть и любить уже некого. Наверное, я ненормальная. Любая другая на моем месте плюнула и забыла. А не бегала бы от своей любви по всей стране, упрямо игнорируя тот факт, что таскает ее в собственном сердце. Воскресни ты чуточку раньше, и все могло бы быть совсем по-другому. Но ты опоздал, и я успела встретить… «Новая любовь убивает старую», — кажется, так говорилось в бессмертной «Анжелике». Все верно. Тогда почему я еще сижу здесь? И, не отрываясь, смотрю в твои глаза, от которых осталась лишь знакомая боль. Та же боль, что когда-то проживала в моем сердце.

— Ты что из самой Германии за мной приехал? — грубовато спрашиваю я, когда молчание затягивается удавкой на шее.

— Нет, я уже был в России. По делам, — нехотя отвечает Виталий.

— По незаконным?

— В какой-то степени, — усмехается он, на мгновение напоминая себя прежнего. — Ты же понимаешь, что у людей моей профессии только два пути. Либо защищать интересы государства, либо… интересы тех, с кем у этого государства возникли некоторые разногласия. А поскольку защищать интересы Германии я не собираюсь, то… Я уже провернул почти половину задания, когда наткнулся на эту статью в интернете.

— Значит, ты подвел своего клиента? И лишишься гонорара? И все из-за меня… — скривилась я, — Не жалеешь?

— Я бы мог сказать, что ни о чем не жалею, потому что ты бесценна, — у Немова слегка дернулось правое веко. — Но я скажу как есть. В этом деле и гонорар не бог весть какой, и время терпит. Так что я успею обустроить тебя в Германии, а потом вернусь и закончу начатое.

— Ну, ты нахал! — возмутилось во мне что-то глубинное женское. — Мало того, что меня за безответную куклу держишь, так еще и бесценной не считаешь!

— У всего есть цена. И у тебя тоже. Только не спрашивай меня о ней, — покачал головой Немов и, резко придвинувшись, схватил меня за плечи. — Конечно, я не Павел Челноков. У меня нет папаши-миллионера, который не моргнув глазом, обеспечил лучшему другу, то есть мне, пятнадцать лет строгого режима.

От возмущения я взвилась так, что едва не пробила головой верхнюю полку.

— Блин! — вырвалось у меня закономерное российское.

— Тихо, тихо, — он крепко обнял меня и начал бережно гладить место удара. — Я пошутил, Ника. Ты, наверное, действительно своего Пашеньку того… Либе. Хотя мне трудно в это поверить. Я скорее предположил бы, что ты на самого миллионера запала. Тебе же всегда мужики в возрасте нравились. Такие, как он. Как я…

— Когда следующая станция? — вместо ответа спросила я, выворачиваясь из объятий и с удивлением замечая, что мне почему-то не хочется этого делать.

— Сойдешь?

— А как же! Если только ты мне опять эту дрянь не вколешь. У меня от нее, между прочим, голова до сих пор болит.

— Выпьем, — подвел Немов черту, и потянулся за рюмками. Потом подумал и, взяв стоящие рядом стаканы в извечных металлических подстаканниках, наполнил их до середины. — Должно помочь.

Мы молча выпили. Он не стал закусывать. А я мрачно ковырялась в ланч-боксе, вылавливая кусочки жареной курицы под доносящуюся из динамиков на удивление знакомую мелодию. А… «Вечная любовь». Можно подумать, что такая бывает! Но почему тогда так ноет сердце, состязаясь в садизме с раскалывающейся от боли головой?

— Станция через полчаса, — Виталий уже не смотрел на меня. Больше всего его интересовал проносящийся за окном рассветный пейзаж. — Вот твоя сумочка. Документы. Денег на обратный билет я тебе добавлю.

Он так и не повернул головы. Мимо проносились розовые стволы сосен, запятнанные зеленью хвои лишь у самых верхушек.

— Прости меня, — это не он, это я сказала. Будь проклята эта бабская жалость! Ведь это он должен у меня в ногах валяться, вымаливая прощение за мою едва не погубленную жизнь. Что я, зря из-за него топиться ходила?

— Я Челнокова и правда люблю, — продолжала я нести несусветную чушь. — Так же как тебя. Тогда. Сильно. Наверное. Он мне жизнь спас. Три раза. Он меня любит.

Сухой смешок, сорвавшись с чужих губ, заметался по купе. И это меня взбесило.

— А на что ты надеялся?!

— На то, что ты меня еще любишь, — просто ответил Немов, отрываясь наконец от окна.

— Ложь, вздор и провокация! — заявила я недрогнувшим голосом, но глаза все-таки отвела. И напрасно. Потому как не сразу заметила, что нас с Виталием уже не разделяет маленький столик. И восемь прошедших лет тоже не разделяют. Это позавчера он сделал мне предложение. Это вчера мы ездили на шашлыки, и он обжегся, наступив босой ногой на уголек, далеко отлетевший от предоставленного самому себе костра. Это сегодня я призналась, что жить без него не могу. Это сейчас я, счастливо зажмурившись, погладила жесткий ежик коротко остриженных волос и, плавясь под ласками его сухих горячих губ, едва сдержала готовый вырваться стон, — вдруг услышат в соседнем купе. Купе?!!

«Что я наделала? Мама дорогая, что же я наделала?! — паниковал во мне внутренний голос, пока я безуспешно пыталась собрать остатки разума и одежду с пола. — Что же теперь будет?!» А ничего не будет! Я это теперь знала точно. И, вглядываясь в спокойное лицо сморенного сном Виталия, в сотый раз повторяла: «Ничего не будет».