Лариса Соболева - Кровавая свадьба

— Он как раз и рассчитывает на таких, как ты, мол, на него не подумают. Потому и зацепился за Егора. Если б я тогда знал, к чему приведет дача показаний, я бы не упомянул парня. Впрочем, все, что ни делается, — к лучшему.

— Хорошо. А доказательства? Чтобы обвинить человека в таком страшном преступлении…

— …нужны доказательства, — закончил Герман. — Знаю, кино смотрел, книжки читал. Я их добуду, даже если мне предстоит потратить на это всю оставшуюся жизнь.

— А если не Ступин стрелял? Ты будешь тратить жизнь, а настоящий…

— Сколько раз тебе повторять: я не идиот! — рявкнул Герман. Рита поджала губы, отвернулась, он же с маниакальным упорством долдонил: — Я же говорил: Ступин один ИЗ! Сейчас главное вычленить тех, у кого был хотя бы мизерный повод, а потом проверять, искать проклятые улики! Видишь, я не зациклился на Ступине. Почему молчишь?

— Потому что мои доводы вызывают у тебя агрессию.

— Рита, ты обиделась? — Он обнял ее, положил подбородок на плечо. — Прости, родная. Я в таком состоянии… ты должна понять…

— Я ведь хочу как лучше, чтобы ты не блуждал зря в дебрях.

— Знаю, милая, знаю, — Герман чмокнул ее в щеку, шею, плечо. — Я постараюсь не блуждать. Мне до того скверно… и не получается напиться. Я почти не сплю. Или сплю, но слышу звуки вокруг — часы, шелест листьев, твое дыхание, — они отдаются внутри почему-то громче, чем наяву. И постоянно вижу отца на ковре, его лоб. Сегодня его лоб прикрыли бумажной лентой, но знаешь, Рита, я все равно видел сквозь надписи на ленте дыру в голове моего отца! — последнюю фразу он выкрикнул, вскочил на ноги, заходил по комнате. — Пойми, не будет мне покоя, пока я не найду стрелка! Я не знаю, что он испытывал, когда стрелял, за что убил, но ни одна причина не стоит жизни человека, ни одна.

— Вот-вот, — поймала его на слове Рита. — А ты хочешь найти его и убить.

— Хочу, — остановился Герман и вдруг обнаружил нечто такое, что его поразило. — Только не знаю, смогу ли убить. Я представлял себя на его месте… ну, с пистолетом в руке… Должно быть, это непросто. Черт его знает, может, если я буду стоять напротив конкретного человека и буду уверен на двести процентов, что передо мной он… Да, я хочу его убить. Хочу.

— В тебе сейчас говорят боль, горе, обида. Мне понятно, что ты чувствуешь, но, Герман, ты же не сыщик. Боюсь, ты наломаешь дров. Найми настоящего детектива, профессионала. Не доверяешь нашим — поезжай в другой город, поговори с оперативниками, они подскажут к кому обратиться. Только не занимайся самодеятельностью, мне страшно за тебя.

— Ладно, так и сделаю, — неожиданно легко согласился он. Рита обрадовалась, что смогла наконец переубедить его, но следующие фразы ввергли ее в уныние. — Но сначала попробую сам. Не получится, тогда найму… этого… как ты сказала?

— Сыщика, — проворчала Рита.

— Ага, его самого. Смешное слово — сыщик. А знаешь, Рита, я совсем недавно обнаружил, что каждое слово очень точно определяет то, что оно обозначает. Вот смотри: выстрел. Слово емкое, короткое, ударное. Или — смерть. Оно короче «выстрела», но не ударное, а какое-то обтекаемое, неуловимое, как и сама смерть, она есть, но ее нет, ты не можешь ее пощупать, только ощущаешь.

— Герман, ты свихнешься.

— Нет, нет, что ты! — отмахнулся он. — Я люблю жизнь настолько сильно… в дурдоме влачить ее не собираюсь. И отец любил, в этом мы похожи с ним. Последнее время меня тянет к философскому смыслу в словах…

— Скорее к филологическому разбору частей речи, — вздохнула Рита.

— А это мысль…

Герман пошел к лестнице с загадочной улыбкой, Рите показалось, что он действительно слегка тронулся. Она привстала с дивана:

— Ты куда?

— Хочу записать кое-какие мысли. Буду записывать, чтобы не забыть, не упустить детали… — и вернулся. — Послушай меня, Рита, только внимательно. Я буду записывать в тетрадь все, что обнаружу, если вдруг со мной случится непредвиденное…

— Боже мой, Герман, ты пугаешь меня!

— Тихо, тихо. Все мы, как говорится, под Богом ходим. Рита, я доверяю только тебе…

— Лучше не надо, боюсь, я не оправдаю твоего доверия…

— Ты самая замечательная. — Герман поцеловал пальцы Риты, приложил ее ладонь к своему лбу. — Дай слово, если со мной что-нибудь случится, ты передашь записи в прокуратуру, но не в нашу, а повыше. Хорошо? Дай слово, я знаю, ты его сдержишь. Пожалуйста, Рита…

— Даю, — недовольно вздохнула она.

— Я буду хранить записи…

Она не вслушивалась в бред, который шептал Герман. Дом и так пуст, кого бояться, ведь подслушивать некому. Тревожила одержимость Германа, граничащая с умственным расстройством. Рита ужасно устала от него. Тем временем Герман очутился наверху, спросил, задержавшись по пути в свою комнату:

— Ты не помнишь, кто снимал свадьбу?

— Два оператора с телевидения, их постоянно приглашают снимать торжества…

— Этих я помню. А еще кто? Камеры у многих были.

— Я не всех знаю. Андрей снимал, наш шеф-киприот, низенькая брюнетка… А тебе зачем?

— Да так, хочу посмотреть, может, обнаружу интересные моменты. Я у себя.

Оставшись одна, Рита упала на диван навзничь, совершенно расстроенная. Высокий потолок с лепниной навис, листики, цветочки и люстра качались и, кажется, готовы были обрушиться, раздавить. Оно бы и к лучшему, избавилась бы от всех проблем разом. Риту давили события, невозможность освободиться от них. Не пойди она на свадьбу или хотя бы вовремя уйди… И что было б? Все равно примчалась бы опекать Германа, это ее крест. Перебирая в памяти этапы развития отношений с ним, Рита пришла к выводу, что она и есть самая настоящая дура.

В это время Андрей остановил машину у дома, выжидающе замер, покосившись на мать, но та не двигалась, не моргая, глядела перед собой невидящими глазами и напоминала памятник великому учителю. Тем не менее он уловил тоску смертную, веющую от матери. На ум пришла песенка: «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью…» Это матери явно не удалось.

— Мама, приехали, — напомнил он.

Не отрывая взгляда от лобового стекла, она произнесла тихо, обреченно:

— Конец — делу венец.

— О чем ты?

— Обо всем. — Кира Викторовна встрепенулась и перевела взгляд серо-голубых глаз с маленькими точками зрачков на сына. — И какие же у нашего отца дела в администрации на ночь глядя после похорон?

— Сейчас только пять часов, — вступился за отца Андрей, — а дел у него, особенно теперь, великое множество. Он является главой фирмы…

— Знаю я нашего главу, — презрительно фыркнула Кира Викторовна. — Ему лишь бы не дома находиться. Думает, я в неведении, тоже мне — школьницу нашел! Знаю я все!

— Что именно?

— Про любовниц его, — просто сказала мать, словно речь шла о проказах ученика, однако потупилась, на щеках вспыхнули алые пятна.