Шарль Эксбрайя - Мы еще увидимся, крошка

— Вы еще не легли, мистер Блюм?

— Я… я волновался… вы задержались. Я боялся, как бы вы не заблудились.

— Как раз наоборот, старина, это меня атаковали два типа, и мне пришлось их малость пристукнуть для собственного спокойствия.

— А кто… кто же были… эти люди?

— Инспектора полиции.

— Что-что?

— Но только как я мог предположить, кто они есть, как по-вашему, старина?

— А… а после?

— После, само собой, они позвали других шпиков… да, честно говоря, эти парни не больно-то спортивные, верно? Ну и мы оказались в Ярде, а там пришлось объясниться… И знаете, что они мне посоветовали?

— Нет.

— Возвращаться в Томинтоул.

— Правда?

— Ну я им объяснил, что не вернусь в Томинтоул без Патриции!

— Моей племянницы?!

— Вы великий шутник, старина, верно? А что до Патриции, то я ее люблю, а остальное не имеет никакого значения…

— Но вы едва знакомы с ней!

— Ну и что?

— А вы сказали о своих планах Патриции?

— Я у нее даже руки попросил на глазах у всего зала в «Гавайских пальмах».

— С какой стати именно там?

— Потому что я там расхаживал и играл «Сотню деревенских дудочек».

— Это, наверное, привело в восторг Дункэна?

— Да, все там меня оценили, кроме Патриции. Она меня лупила по башке.

— По башке? Почему по башке?

— А потому что я ее носил на своем плече. Спокойной ночи, старина… Я не жалею, что уехал из Томинтоула… В Лондоне здорово веселятся.

Затуманенным взглядом Сэм смотрел, как поднимается по лестнице этот странный шотландец, который измордовал инспектора Ярда, играл на волынке в «Гавайских пальмах» и носил Патрицию у себя на плече. Патрицию, с которой Дункэн не спускал глаз!

На следующий день, в восемь часов вечера, Малькольм Макнамара вошел в ресторанчик «Старый капитан», нисколько не обратив внимания на трех мужчин, которые не отрывали от него глаз. В самом деле, это были три крепких проходимца — Блэки, Торнтон и Тони, которые внимательно изучали свою жертву и уже жалели о том, что не стребовали с Дункэна вознаграждения пожирнее. Пока шотландец выбирал, за какой столик ему сесть, Тони прошептал:

— Тут еще бабушка надвое сказала…

Торнтон был покрепче, он пожал плечами:

— Тьфу! Эти верзилы бывают как кисель!

Блэки был постарше, поэтому пробурчал:

— Не тот случай!

Пока Малькольм ждал Патрицию, он съел три сосиски и выпил полбутылки виски. Такой из ряда вон выходящий клиент заинтересовал хозяина Джима ля Шуэтта, и он решил к нему подойти:

— Вы, с позволения сказать, проголодались, сэр, не так ли?

— Проголодался? Мы об этом поговорим чуть позже, когда начнем ужинать с приглашенной мною дамой.

— Если я правильно понял, после этих сосисок вы хотели бы еще поужинать?

Теперь настала очередь шотландца удивленно взглянуть на него:

— Вы шутите, старина, или как? Да это так, на один зубок положить, чтобы скоротать время… А что у вас есть?

Макнамара заказал столько, что этого хватило бы если не на роту, то уж на четверку хороших едоков точно. И снова принялся за сосиски и, конечно, за виски. В восемь тридцать появилась Патриция, уступив в который раз воле Дункэна. Малькольм бросился ей навстречу, взял за руку и проводил к столу.

— Ну вот, крошка, видеть вас — это настоящий праздник! Я так боялся, что вы не придете…

— Почему же?

— Потому что вы так элегантны, так изящны, не то что я… верно? Я же не слепой, зачем обманываться, понимаете?.. Но только когда любишь…

Несмотря на подавленное состояние, она не могла не улыбнуться.

— Бедный вы мой друг, ну что вы будете делать со мной в Томинтоуле?

— Как что? Вы будете матерью моих детей!

— Скажите честно, Малькольм, вы видите меня там?

— Ну, может быть, не такой, какая вы сейчас… Если вы приедете со мной, то мы от вокзала пойдем пешком… Неподалеку от места, где я живу, есть родник. Я ополосну вам лицо родниковой водой, ну, умою, что ли… И вы станете чистой-чистой. И тогда мы начнем жизнь сначала…

Все посетители разом оглянулись на великана, когда Патриция заплакала навзрыд. Он обнял ее одной рукой и привлек к своему плечу, заверив окружающих:

— Она разволновалась…

Джим ля Шуэтт, все еще полный сомнений, поинтересовался:

— Я вам все-таки подаю ужин?

— А как же!

— Просто я вижу, в каком состоянии дама…

— Вот именно, старина, вот именно. Ей нужно как следует поесть в таком состоянии!

Хозяин на мгновение оторопел, потом в его глазах появился проблеск, и он, понимающе улыбнувшись, поклонился мисс Поттер:

— Мадам, разрешите мне поднять бокал в честь вашего будущего малыша!

У Патриции перехватило дыхание, и она покраснела до ушей, Малькольм прыснул, а трое убийц удивленно спрашивали друг друга, что бы все это могло значить.

— А теперь, Патриция, вы, может быть, мне расскажете, что с вами происходит?

— Так… все, что вы мне наговорили, а тут еще этот идиот…

— Да, он, пожалуй, поторопился, здесь я согласен.

Она прикрыла своей рукой его руку:

— Малькольм, не надо меня любить. Я не стою этого.

— А вот об этом судить только мне…

— Если бы вы знали…

— Я ни о чем не спрашиваю…

— Я не уроженка Лондона… Я родилась в Уэльсе. Родители мои были крестьяне, бедные, горемычные крестьяне, и мне пришлось в шестнадцать лет уехать из дома и. зарабатывать самой на жизнь. Я нанималась на работу одна тяжелее другой, перепробовала целую кучу занятий, а год назад встретилась с Джеком Дункэном… и здесь я пала, ниже некуда… Дункэн просто подонок… а Девит — убийца…

— Но если Дункэн вами так дорожит, то почему он разрешил вам встретиться со мной?

Он увидел, как она заколебалась, а потом прошептала:

— Я не могу… он меня убьет… я не могу…

— А может быть, вы слегка преувеличиваете?

Она едва слышно произнесла:

— Там, самое страшное… был один полицейский, он напал на след Дункэна… и еще одна девушка… Я им сказала… и тогда он меня избил…

Как бы ей хотелось набраться смелости и все ему рассказать, все объяснить, описать свое окружение, жить в котором ее заставляют страх и собственная низость. Ее вдруг охватило жгучее желание очищения перед этим простым человеком, привыкшим к ветрам Шотландии, который умеет жить легко… Да, он прав, таких девушек, как она, он никогда не видел в Томинтоуле, и это к лучшему, ради него же самого. Этот наивный великан легко ловится на женские прелести, но если бы он знал, что скрывается за фасадом… Патриция даже сердилась на Малькольма за то, что из-за него она поняла степень своего падения. Из-за него она вспомнила вкус воздуха, которым когда-то дышала, веселую беготню по холмам и беспечный смех вечерних посиделок. Внезапно она почувствовала себя старой-старой… а тут еще этот чудак, который глядит на нее с восхищением и воображает, конечно, что она к нему тоже неровно дышит. А она здесь только для того, чтобы занять его часов до одиннадцати — одиннадцати тридцати и затем отдать в руки людей Джека. Она была сама себе отвратительна и вместе с тем не находила точки опоры, чтобы набраться смелости и предупредить его. Он уедет тогда в Томинтоул, а она… она останется здесь наедине с теми. При мысли о том, какую судьбу ей уготовят, ее охватывала дрожь.