Шарль Эксбрайя - Мы еще увидимся, крошка

— Что… что происходит?

— Просто на вашем месте, сэр, я бы вернулся в «Гавайские пальмы». Если шпики нас остановят по дороге, а у нас в машине сверток с наркотиками, меня отправят в тюрьму так на много лет, что я предпочту умереть, но до этого успею убить вас. Ясно?

— Ясно. А можно у вас спросить: вы случайно не нервный, сэр?

— Ни в коем случае.

— Вот это хорошо! А то ведь на курок так легко нажать…

После ухода Макнамары и Девита Дункэн практически не раскрыл рта. Он довольствовался тем, что предупредил Патрицию:

— Вы попытались предостеречь вашего шотландца, дорогая, а значит, предать меня. Вы понимаете, что такую инициативу я отнюдь не могу одобрить. В наказание вы поприсутствуете при смерти вашего Тарзана из Томинтоула… и ставлю вас в известность, что, если вы поднимете крик, он окажется на том свете еще быстрее. Не обессудьте, дорогая, ведь он — воплощение героя какого-нибудь романа, этот ваш, так сказать, возлюбленный!

Затем воцарилось молчание. Давящее молчание, во время которого мисс Поттер тщетно пыталась придумать, как предупредить Малькольма о грозящей опасности. Но она не знала, с какой стороны к этому подойти, тем более что этот большой простофиля отказывался верить в плохое. «Мы еще увидимся, крошка…» Это и все, что он умел произносить. Увы, нет, он ее именно не увидит, эту крошку!

Дункэн курил, не спуская глаз с циферблата часов. Он начал нервничать, когда подошло время возвращения, а когда оно уже прошло, забегал по кабинету. Через полчаса — ведь он не знал, что Девит предложил прогуляться Малькольму, — он взорвался:

— Наколол! Он меня наколол! Клянусь вам, Патриция, я его достану из-под земли, он у меня долго будет плакать кровавыми слезами!

— Вы о ком говорите?

— О ком? О Макнамаре, разумеется! О ком, по-вашему, я должен говорить?

— О Девите!

— Почему это о нем?

— Потому что он способен убить Малькольма и завладеть свертком.

— Он никогда не посмеет.

— Не заблуждайтесь, Джек. Он мне предложил, что сделает это, если я соглашусь с ним бежать.

Дункэн посмотрел на нее недоверчиво:

— Вы часом не увлеклись игрой во вранье, Патриция?

— А мне теперь наплевать, что со мной будет!

— И вы только теперь меня об этом предупреждаете?

— Меня мало интересуют ваши дела.

—: Дорогая Патриция, вы еще долго будете жалеть о своем предательстве! Можете на меня рассчитывать! А до Питера я докопаюсь, где бы он ни скрылся!

И тут они услышали шум подъезжающей машины, остановившейся перед входом в «Гавайские пальмы». Дункэн подбежал к окну и с облегчением вздохнул, когда увидел крупный силуэт шотландца. Он вернулся к Патриции.

— Не знаю, на что вы рассчитывали, но вы посмели мне солгать!

Со всей силы он надавал ей пощечин. Она удержалась от стона.

— Это чтобы вы могли предвкушать, что вас ждет впереди! Но вы еще можете принести свои извинения Питеру, пока я буду приканчивать эту шотландскую обезьяну!

Он занял место за своим столом, вынул пистолет, взял в правую руку и взвел курок. Патриция закричала что есть мочи:

— Осторожно, Малькольм! Он…

Дверь с грохотом раскрылась, и Дункэн выстрелил. Действительно, он целился хорошо, и Девит, получив пулю прямо в сердце, упал ничком. Макнамара опустился на колени рядом с Питером и сообщил:

— Ну вот, старина, вы его убили.

Дункэн не мог прийти в себя. Какого черта Девит поперся первым?

Малькольм положил на стол сверток с наркотиками:

— Вот товар.

Джек не знал толком, как себя повести. Не подозревая о попытке Питера его обокрасть, он убеждал себя, что убил своего компаньона зазря, по-глупому. Чтобы закончить с этим шотландцем, он решил пойти за — другим пистолетом. Он было собрался это сделать, как вдруг Патриция закричала Малькольму:

— Зачем вы отдали ему эти наркотики? Вы что, не знаете, что он будет с ними делать? Значит, вы и в самом деле такой дурак, каким кажетесь? Или вы такая же гниль, как и он?

Дункэн накинулся на нее и стал хлестать по лицу, йотом схватил двумя руками за горло:

— Тварь! Грязная сука! Я тебя заставлю замолчать!

Патриция пришла в отчаяние, что Макнамара не спешит ей на помощь. Как вдруг в кабинете взвыла волынка.

В замешательстве Джек бросил Патрицию и оглянулся на шотландца, который дул что есть мочи в волынку. Это было похоже на комедию и бред одновременно: огромный тип играет на своей волынке, а в ногах у него лежит труп. Вне себя, хозяин «Гавайских пальм» кинулся на Малькольма и вырвал у него музыкальный инструмент.

— Вы что, спятили?

— Я? Что за дурацкая идея?

— Но что вас разбирает играть в такой момент?

— У нас в Томинтоуле всегда играют «Полковник возвращается к себе», когда какой-нибудь тип должен умереть.

— Да оставьте ваши выходки для Томинтоула, если вы туда когда-нибудь попадете! — И, указав на Девита, добавил: — В любом случае для него это уже поздно!

— А я играю не для него, старина!

— А тогда для кого?

Надевая перчатки, Малькольм уточнил:

— Для вас.

— Для меня?

— Для вас. Потому что я вас сейчас убью, старина.

— Что вы несете? Вы случайно не приболели?

— Видите ли, у нас в Томинтоуле когда кто-нибудь поднимает руку на любимую девушку, его нужно убить, чтобы смыть позор… а я очень люблю мисс Поттер.

— И вы воображаете, что меня напугали, дурак вы недоделанный! — взревел Дункэн.

Одним прыжком Малькольм подскочил к нему и схватил за горло. Дункэн напрасно силился освободиться от тисков, которые его сжимали. Склонившись над ним, шотландец шептал:

— Патриция мне рассказала о той девушке и о том полицейском, которых вы приказали Девиту убить… Она мне рассказала еще, что она терпит от вас… Как по-вашему, старина, в один прекрасный день надо за все расплатиться?

Сначала оцепенев от того, что происходит у нее на глазах, Патриция в конце концов вцепилась в Малькольма.

— Только не вы, Малькольм, только не вы! Не становитесь теперь- вы убийцей! Ради любви ко мне, отпустите его!

Не отпуская рук, он посмотрел на нее с улыбкой:

— Вы правда хотите, чтобы я его оставил?

— Умоляю!

— Ладно.

Он разжал руки. Дункэн рухнул на ковер. Патриция попыталась привести его в чувство.

— Я думаю, что у вас ничего не получится.

— Почему?

— Потому что я, наверное, сжал его слишком сильно и сам того не заметил. По-моему, я ему пережал сонную артерию.

— Так, значит, Джек…

— Мертвее не бывает.

И он вполне спокойно снял перчатки.

— А теперь, дорогая, мы можем ехать в Томинтоул.

Ошеломленная, Патриция ничего не могла сообразить:

Из трех мужчин, которые еще сегодня утром разговаривали в этом самом кабинете, только Малькольм остался в живых, но именно он-то и должен был умереть… Она смотрела на шотландца с какой-то опасной. Он был таким, сильным, таким спокойным, таким ребенком… Ребенком, который убивает, даже не заметив этого. Понизив голос, она спросила: