Светлана Алешина - Шансов выжить нет

Я почувствовала руку Поля у себя на пояснице, и тут же пистолет начал выползать из поясной кобуры. Секунд через десять Поль уже держал его за моей спиной, скрывая от глаз афганцев.

Я услышала, как щелкнул предохранитель. Поль при этом тоже не сводил глаз с Грега… Но тот по-прежнему стоял не шевелясь, с совершенно непроницаемым выражением наглого усатого лица.

Офицер в черных очках разглядывал нас минуты три, потом сделал пару шагов вперед и заговорил по-английски. Чисто заговорил, почти без акцента. И фразы строил абсолютно правильно. Наверняка он учился в Англии или в Штатах. И еще. Я бы не сказала, что психология была ему абсолютно незнакома.

По мере того как я его слушала, во мне накапливалось напряжение, переходящее в возбуждение. И я знала, что то же самое должны испытывать, по крайней мере, двое – Поль и Грег, хотя насчет последнего у меня и были какие-то смутные сомнения.

Судаков был все еще без памяти и, конечно, не мог слышать, что говорит этот европеизированный афганец, а понимали ли хоть что-нибудь из услышанного двое тронувшихся умом врачей, я не знала.

– Всем отойти к стене направо, – тихо приказал очкастый и указал плеткой на стену с маленькими окошками под потолком.

– Его оставьте, – добавил он, увидев, что Поль, успевший уже спрятать мой пистолет, пытается поднять Судакова.

Поль поднял так и не проронившего ни единого слова анестезиолога, а я подошла к Ивану Васильевичу и тоже отвела его к стене. Офицер поднял плетку вверх и сделал жест, словно посылая кого-то из-за своей спины вперед. Охранник с автоматом побежал к Судакову…

Рывком приподняв длинное тело Судакова, охранник посадил его, прислонив к стене, и вновь отбежал к двери, за спины офицеров…

Судаков застонал. На его кровавое лицо невозможно было смотреть.

– Смотрите на него вы все, – сказал офицер. – Он мне ничего не рассказал, хотя что-то наверняка знает… А если не знает он, значит, знает кто-то из вас. Один из этих троих – русский шпион. Я не знаю, кто именно. Но знаю точно, что один из них – офицер русской внешней разведки…

При всей напряженности ситуации я почувствовала какое-то удовлетворение. Моя задача наполовину была выполнена. Я получила доказательство не только того, что Судаков именно тот, кого мне поручено найти, но и того, что он не связан с талибской разведкой, поскольку она его сама ищет.

И еще – что все происходящее вертится вокруг того маленького цилиндрика, который выплюнул мне в руку Судаков и который теперь спрятан в моем фонарике под отражателем. Я уже нисколько не сомневалась, что это кассета с микропленкой.

Значит, Судаков добыл какие-то секретные материалы талибского командования, и сейчас они попали ко мне. Каким-то образом талибы узнали о том, что их тайные планы скопированы и что причастен к этому один из врачей… Как узнали? Вот это уже не моя забота! Это пусть наша контрразведка себе в затылке чешет… Больше других талибы подозревают, конечно, Судакова, иначе не был бы так изуродован именно он. Но найти у него они ничего не сумели. Между тем они уверены, что Судакову еще не удалось передать кому-то эти материалы, скорее всего, группа врачей была очень быстро изолирована. Мы с Полем – первые, кто вошел в контакт с русскими врачами… Кроме больных в Кайдабаде, конечно. Но у талибов есть все основания полагать, что связник, которого ждет агент, должен быть русским… Или французом. Вряд ли русский агент воспользовался афганской агентурой, которая у него, несомненно, есть. Но через нее он вполне мог передать какое-то кодовое сообщение, вызвать связного… Наверное, талибы рассуждали примерно так же…

Офицер тем временем продолжал:

– А один из вас…

Он медленно поднял руку и указал плеткой сначала на Поля, потом на меня.

– …его связник. Об этом мне сообщил мой американский друг мистер Грегори Симпсон.

При этих словах мои глаза округлились, я невольно уставилась на Грега и заметила, что он делает какие-то едва заметные знаки головой и губами. Я не поняла ничего, кроме того, что здесь никому нельзя верить на слово. А верить ли самому американцу? Сомнения не помешали мне заметить, что знаки Грега адресованы не мне, а Полю.

– Один из вас может спасти свою жизнь, – продолжал покупать нас офицер в темных очках. – Пусть только укажет мне русского шпиона и его сообщника, и я отпущу его живым. Рассказать о его предательстве будет некому. Пусть это его не беспокоит: остальные умрут. Мертвые хорошо хранят тайны…

«Вот так, – подумала я. – Наступает момент выбора. Ситуация еще не экстремальная, но движется к ней стремительно… Причем врет эта сволочь самым наглым образом – никто из нас отсюда живым не выйдет. Что у тебя там с твоими скрытыми возможностями, радость моя?.. Туго пока? Ну что ж, подождем, когда уже совсем плохо будет…»

– Не тешьте себя глупой надеждой, что будете просто молчать, а потом умрете от пули… Нет. Это было бы для вас спасением…

Офицер показал плеткой на лицо Судакова. Я невольно посмотрела вслед его движению и тут же отвела глаза… Лицо у Судакова было… Нет, на него просто нельзя было смотреть…

Я подумала, неизвестно еще, что свело с ума Ивана Васильевича – расстрел больных или это лицо. Недаром же картина истязания Судакова напрочь стерлась из его памяти – он и словом нам об этом не обмолвился… А ведь он не мог не присутствовать при пытке…

Было бы слишком непохоже на азиатов, если бы они не заставили пожилого врача смотреть, как пытают его друга, коллегу и начальника…

– Внимательно смотрите на его лицо. У вас у всех будут такие же милые, привлекательные лица. Вы все будете похожи друг на друга, как братья… И сестры… Знаете, как легко снимать кожу с лица человека? Нужно только иметь очень хорошо поставленный удар… Такой, как у меня. Смотрите, как это просто…

Он откинул назад ремень плетки, сделал резкое движение рукой вперед, потом назад. Свистнула в воздухе узкая полоска кожи, и самый ее кончик хлестнул по обезображенному лицу несчастного Судакова.

В сторону брызнули капли свежей крови.

Судаков хрипло закричал.

Очкарик сделал еще два шага на середину комнаты, встал между двух каменных столбов-опор и пристально посмотрел на меня…

Он вновь развернул свою плетку…

Я ждала только взмаха его руки, чтобы, не дожидаясь завершающего движения, броситься, но не на него, а к двери, где, разинув рот, тупо наблюдал за происходящим охранник с автоматом.

Мне был нужен его автомат.

Но занесенная вверх рука очкастого офицера вдруг застыла неподвижно, и я еле-еле успела затормозить уже почти начатое движение к двери.

И слава Богу, что все же успела! Если бы я рванулась к двери, это скорее всего оказалось бы моим последним движением, поскольку в следующее мгновение я оказалась бы точно на линии выстрелов…