Светлана Алешина - Хит сезона (сборник)

«Голос-то Арнольда был, это правда, – вздохнула женщина. – Но стоял вместо него Вася. Я-то это хорошо поняла, он меня в первом ряду увидел, улыбнулся мне даже – cмотри, мол, на сцене я, в спектакле играю!»

«И никто, кроме вас, этого не заметил?» – спросил я с большим сомнением.

«Так у него ж одно лицо и видно было, а все остальное картоном было скрыто, – вздохнула она. – Наверное, упросил Вася Арнольда, тот и разрешил ему на сцене постоять вместо себя. Тот и встал, дурачок-то мой наивный. Переоделся в черта, лицо себе краской раскрасил и встал! Я, как увидела, думаю – сейчас ему и конец, прямо здесь, при народе! Ан нет, ушел со сцены своими ногами… Да не далеко… Только переодеться опять в костюмчик свой и успел…»

– Боже мой! – прошептала я, перебивая Кряжимского. – Он же вчера в спектакле фактически заменил Салько и сыграл Мефистофеля в той сцене.

– Вот и я так сказал! – заявил Сергей Иванович. – Господи, говорю! Ведь твой Вася вместо Салько вчера сыграл!

«Вот видишь, милок, – вздохнула Анна Ивановна. – И тебе не по себе стало, как ты все это вживе представил. А уж я вчера, на него глядя, чуть не умерла со страху… Да, вишь ты, жива осталась, а его-то Бог и покарал…»

«Я слышал, ваш муж…» – начал я, но женщина меня перебила.

«Не муж он мне, – вздохнула она. – И рада бы так назвать, да нельзя! Не расписаны мы с ним были, не обвенчаны! Жених! Так и остался по сю пору – жених. Теперь уж навеки…»

«Я слышал, ваш… жених… – сделал я новую попытку, – дружен был с Салько?»

Лицо женщины потемнело.

«С Арнольдом-то? – спросила она с неприязнью. – И имя у него сатанинское, и улыбается, как змея. Он! Он и играет всегда этого черта, на которого мой Вася вчера позарился, и ничего ему не причиняется! Давно уже продал душу! Тьфу! И говорить про него не хочу!»

Женщина наклонилась к покойнику и начала что-то говорить еле слышно.

«Клянусь тебе, Василечек мой, сделаю, как обещала, – услышал я ее шепот. – Простит тебя Господь! Уж он на меня твой грех теперь перепишет…»

Мне, честно говоря, стало жутко от этого потустороннего общения, и я поспешил оставить ее одну со своим умершим женихом.

Выйдя из морга, я направился прямо сюда, поскольку рассудил, что просьбу твою, Оля, я выполнил, хотя и не много понял из всего этого.

Но я его не слушала. В голове у меня было совсем другое.

«Вот, значит, как! – думала я. – Не было этого Арнольда-Алексея в театре в момент убийства. Не было его на сцене. Дядя Вася, пожарник, заменил его в этой сцене, что само по себе факт чрезвычайно удивительный!»

А впрочем, что ж тут удивительного!

Я чуть не вскочила с кресла. Потому что поняла, в чем суть происшествия в театре.

Этот самый пожарник дядя Вася очень похож на Салько! Если же он был загримирован под Мефистофеля – а он, несомненно, был загримирован, – так его и вообще отличить от Салько было трудно. У Мефистофеля такой грим, что от собственного лица артиста мало что остается – все скрыто красками, пластическими и волосяными наклейками. Отсюда и странный цвет лица покойника – это следы плохо смытого второпях грима.

А голос? А голос можно записать на магнитофон и просто включать его в нужный момент, тем более что у Мефистофеля в этой сцене всего несколько реплик и одна песня, которая всегда идет в записи.

Значит, Салько все же покидал театр, когда была убита та женщина!

Чем дальше я углублялась в подробности этого убийства, тем непонятней выглядела вся эта история…

Стоп! – сказала я себе. А пожалуй, одну тайну я могу раскрыть. Не буду гадать – зачем, но Салько ушел из театра вчера во время спектакля. И поставил вместо себя очень похожего на него дядю Васю, всю жизнь мечтавшего выйти на сцену… Благодаря режиссерским экспериментам заметить подмену практически было невозможно… После этого он проникает в квартиру, где оставил меня. И обнаруживает там труп. Причем труп не своей жены, которую он, по всей вероятности, намеревался убить в это время, а труп другой женщины, своей любовницы. Он в ужасе! Что делать? Его планы оказались кем-то, мне неизвестным, разрушены. Он понимает, что в убийстве заподозрят в первую очередь не его, а меня. Хотя у меня нет мотива, а у него есть. Все-таки убитая была его любовницей. А у него есть очень хорошее алиби на время убийства. Если бы не это алиби, он бы стал первым подозреваемым. Сам факт его исчезновения из театра во время убийства будет расценен почти как признание в совершении убийства. Мое присутствие при убийстве ему выгодно, и он моментально убегает из этого дома. Тем более что у него есть моя расписка, в которой я подтверждаю фактически свое там пребывание. Или по крайней мере объясняю его. Он знает, что сам он убийства не совершал, но доказательств этого у него нет. Есть только алиби, которое легко может быть разрушено показаниями дяди Васи, если тот признается, что Салько на сцене не был. Далее он возвращается в театр и успевает к следующей сцене, как и задумал с самого начала. Он помогает пожарнику переодеться и смыть грим, а сам в это время напряженно думает, как ему поступить. Скорее всего он рассказывает дяде Васе, что видел в этом доме, и просит того не говорить никому о том, что Салько какое-то время не было в театре. Пожарник же, наоборот, убеждает его признаться во всем милиции и верить в то, что она во всем сама разберется. Салько в способности милиции нисколько не верит и понимает, что дядя Вася молчать не будет. Он всю жизнь ждал момента, чтобы покрасоваться на сцене, и не успеет еще кончиться спектакль, как об этом будет знать весь театр. Салько понял, что ошибся с выбором помощника для организации своего алиби, а теперь еще и сам освободил его от необходимости молчать, рассказав ему, что произошло. На принятие решения у него остается всего несколько минут до начала следующей сцены. В какой-то момент он, повинуясь внезапному импульсу, хватает попавшийся под руку нож и вонзает его в спину пожарника. Нож, кстати, он мог сначала увидеть, а потом уже подумать, что это один из вариантов решения неожиданно возникшей перед ним проблемы. А скорее всего и подумать не успел. Подумал, когда уже ударил.

И тут же бежит на сцену.

Все! Его алиби неопровержимо. Он уверен: никто не знает, что в предыдущей сцене его не было. Грим надежно скрывает лицо, а то, что дядя Вася, возможно, не всегда вовремя включал магнитофон, Салько сумеет объяснить. Любой причиной, какая только взбредет ему в голову. Например, плохо себя чувствовал, приступ язвы у него разыгрался. Или скажет, что поэкспериментировать захотел. А потом понял, что вышло неудачно, и прекратил эксперименты. Ведь когда обнаружили дядю Васю, Салько был уже в костюме и гриме Мефистофеля! Ловко он это обстряпал. Не учел только, что дядя Вася позвонил домой и рассказал своей жене, или, как она говорит, невесте, что выходит на сцену. И она может это подтвердить. А это уже станет поводом для поиска других свидетельств, что на сцене в это время был не Салько.