Наталья Солнцева - Загадка последнего Сфинкса

— Что за глупости? Подобных вещиц пруд пруди в магазинах, в каждом доме, — прошептала она. — Модные украшения интерьера!

И ощутила в сердце глухую ноющую боль…

Богучаны

Астра Ельцова жила в Богучанах словно в другом измерении. Далеко, где-то в снах о прошлом, остались многолюдная Москва, городская квартира, загородный дом родителей… Двоюродная сестра Катя приходила раза два в неделю, приносила мед, соленую рыбу или пироги с ягодами. Садилась за стол, подперев рукой щеку, просила:

— Расскажи о Москве. Красиво там, да? А ты в Большом была? А в ресторане? А в казино?

Астра отнекивалась, отмахивалась:

— Приедешь, сама посмотришь.

— Когда это будет? До отпуска еще ого-го!

В сильные снегопады часто отключали свет, и Астра купила целую коробку свечей, расставила их повсюду и зажигала, чувствуя себя отшельницей, затерянной в непроходимом лесу. Огонь тихо гудел в печи, за стенами бесновалась вьюга, заметая дороги, дворы и дома. По утрам поселок просыпался белым, в бледное морозное небо поднимался дым из труб, потрескивали заледенелые деревья, шаркали лопаты — жители отбрасывали снег от дверей. Лениво лаяли собаки, едва высовываясь из будок.

День пролетал быстро, по-зимнему короткий, озаренный скупым январским солнцем, плавно переходил в сумерки. Вечером Катя возвращалась из магазина, где она работала продавщицей, иногда заглядывала на огонек. Снимала полушубок, пуховый платок, удивлялась:

— Зачем столько свечек? Экономить надо.

— Я огонь люблю, — объясняла Астра.

Они сидели рядышком и зачарованно смотрели на язычки пламени. На бревенчатых стенах дрожали тени. За покрытыми инеем стеклами проступала синяя ночь, стенал ветер, глухо шумел вековой лес.

Катя ставила на печку железный чайник, насыпала в чашки заварку. Ее жизнь была проста, незамысловата: работа в магазине, дом, летом — огород.

— Без огорода не выживешь, — говорила она. — Чем кроликов кормить, козу, кур? Продукты страсть какие дорогущие. Бабка совсем плоха стала, слегла, а лекарства нынче кусаются. В аптеку зайдешь — ползарплаты оставишь.

Астра терпеливо выслушивала, не возражала, но и не поддакивала. Каждый живет как может, как умеет. Нытье Катерины, здоровой, цветущей девицы на выданье, вызывало у нее недоумение. Со своей стороны, та не понимала Астру. Зачем она притащилась из сказочно прекрасного города, где как сыр в масле каталась, в сибирскую глухомань? Что за блажь ее одолела? Папаше деньги девать некуда, а дочка живет в развалюхе, печку дровами топит, стирает в корыте. Богатство людей портит!

— У тебя родители жадные, да? — спросила-таки сестра. И сама же ответила: — Сразу видать, скупердяи! Они тебя в ссылку отправили, как революционерку. Чтобы ты образумилась. Чем ты их допекла?

— Ничем, — сказала Астра и подумала, что это не так.

Ох и допекла она отца с матерью, до самых печенок достала. Но они ее не отсылали, сама уехала.

— Значит, самодуры они! — рубанула Катя. — Изверги! У нас тоже таких хватает. Мой папаша хоть и пьющий, и погулять не промах, но добряк редкий. Когда деньги есть, он для меня не жалеет. В прошлом году сережки золотые купил, с камешками, и на продукты оставил. Почти на два месяца хватило.

Отец Кати приходился Астре дядей по матери, он был геологом и проводил жизнь на колесах, в палаточных лагерях и экспедициях. Заработанные деньги тут же спускал на водку и многочисленных жен с детьми. Астра видела его один раз, когда он приезжал в Москву и зашел навестить столичную родню.

Собственно, не вздумай Катерина написать Ельцовым письмо, они бы не узнали о ее существовании.

Приезд Астры оказался для нее полнейшей неожиданностью. Но Катя обрадовалась. Когда гостья наотрез отказалась жить у них в доме, она даже всплакнула от обиды. Брезгует москвичка, небось грязи боится.

— У нас чисто, — уговаривала приезжую родственницу Катина мама. — Бедно, правда, так и у других не лучше. Я и поесть сготовлю, и постираю. Мы белье полоскать на речку ходим, с непривычки-то несподручно тебе будет.

— Приспособлюсь, — упрямо твердила Астра. — Я хочу простую жизнь узнать. И побыть одна… совсем.

Она говорила часть правды. На самом деле суровый быт должен был послужить палочкой-выручалочкой, помочь ей не сойти с ума от мыслей, которые роились в ее голове. Физический труд — действенное лекарство от безумия.

Астра привезла с собой старинное зеркало в бронзовой раме. Лучше, чтобы его никто не видел. Из-за этого зеркала, как она полагала, расстались с жизнью по меньшей мере пять человек [1] Читайте об этом в романе Н. Солнцевой «Магия венецианского стекла». . Их число может увеличиться.

Не исключено, что она все придумала и зеркало не имеет прямого отношения к этим смертям. А если имеет?

Москва

В свои почти сорок пять лет Инга Теплинская выглядела на тридцать. Точеная фигура, гладкая кожа, густые светлые волосы, натуральные, не крашеные.

— Как тебе это удается? — завистливо спрашивали подруги. — Пластику делала?

Инга была принципиальной противницей пластических операций ради поддержания молодости. Что-то нечистое и нечестное есть в этой попытке обмануть природу при помощи хирургического скальпеля, суетливое и мелочное. Возраст следует принимать и нести с достоинством. Впрочем, как и все, что выпадает человеку.

Бывшая балерина, она давно оставила сцену — сразу после замужества — и ни разу не пожалела. Закулисные интриги, злые сплетни, коварство, козни, которые артисты строили друг другу, пришлись ей не по нраву. Она станцевала только одну ведущую партию, и то потому, что солистку Ермолину прихватил аппендицит. Радоваться чужому несчастью — гадко. Инга возненавидела себя за восторг, который она испытала, выпорхнув на сцену под дивную музыку Чайковского вместо заболевшей Ермолиной.

Балетная жизнь изнурительна и физически, и морально: труд до седьмого пота у станка, вечное чувство голода, боль в спине, в натруженных, натертых до крови ногах, отсутствие свободного времени, страх потерять форму, остаться за бортом, неуверенность в завтрашнем дне.

«Наверное, балет — не мое призвание, — призналась себе Инга. — Иначе невзгоды закаляли бы меня, а не лишали сил. Я не настолько люблю танцевать, чтобы провести в массовке всю молодость, проливая злые слезы и желая более удачливым балеринам сломать ногу. Надо уходить, как ни обидно, как ни жаль потраченных впустую лет».

В тяжелую минуту судьба сделала ей подарок — встречу с Михаилом Теплинским, генеральным директором крупного предприятия, поклонником ее таланта. Именно в тот вечер, когда Ермолину с приступом аппендицита увезли в больницу, а Инга танцевала вместо нее, Теплинский пришел в театр, увидел балерину и влюбился без памяти. Она казалась ему сильфидой, бесплотным духом, парящим в воздухе под божественные звуки скрипок и флейт. Преодолевая смущение и несвойственную ему робость, Михаил Андреевич дождался окончания спектакля, подошел к Инге и заявил, что отныне он ее раб, которым она может повелевать и требовать все, что ей будет угодно.