Октем Эминов - Дело возбуждено... (сборник)

«С вечера 3 марта у меня начали болеть зубы и так и не дали мне заснуть до утра. Всю ночь я ходил взад-вперед, держась за щеку. Не скажу точно, когда я услышал, как в нашу сторону завернул мотоцикл с люлькой. Было темно, но фара не горела. Я вышел из дому. Когда мотоцикл подъехал совсем близко и возле соседского двора остановился, я сообразил, что это Довлетгельды, сын нашего соседа. Он заглушил мотор и стал вкатывать мотоцикл во двор, я окликнул его: „Эй, братишка, что-то ты поздно!“ Он ответил: „Побудь фельдшером, тогда узнаешь“, — и ушел в дом. Голос его дрожал… Потом: ехать с потушенной фарой, вкатывать мотоцикл на руках… Подозрительно все. Это было, как я уже сказал, в ночь с 3 на 4 марта. Отношения у нас просто соседские. Личных счетов у нас нет».

Объяснение другого из соседей Довлетгельды подтверждало, что он вернулся домой среди ночи.

Хаиткулы сделал глоток совсем остывшего чая и перевернул новую страницу. Вот санкция прокурора на арест фельдшера Довлетгельды Довханова. Протоколы допросов. Новые показания свидетелей.

Если бы не перерыв у архивариуса, он еще посидел бы. Да, дело интересное, есть над чем поломать голову. Десять лет прошло, а о Бекджане ни слуху ни духу… Довлетгельды верно заметил: не иголка же этот Бекджан.

Пока можно ухватиться только за Довханова. Факты против него, против него одного. Якобы был в кино — на самом же деле не был; говорит, что после кино отправился домой, а приехал глубокой ночью… Кроме Довлетгельды, никто не имел счетов с Бекджаном — об этом свидетельствуют все показания… Да, а как же он оправдался? Ведь иначе дело было бы закончено… Надо прочесть, что там дальше.

Но подходило время обеда. Делопроизводительница выжидающе посматривала на Хаиткулы… Он поднялся из-за стола и пошел к выходу.

На улице накрапывал дождь, было холодно. Хаиткулы потоптался перед министерством, соображая, чем занять себя на этот час. Взгляд его упал на ближайшее кафе, и капитан подумал, что неплохо будет подкрепиться сосисками и кофе.

За обедом он набросал в своем блокноте несколько первоочередных вопросов: 1. Назаров. Кто такой Назаров? (узнать сейчас). 2. Бекджан Веллеков, Марал Веллекова?! (вечером). 3. Результат дела.

Весь сегодняшний, а может быть, и завтрашний день уйдет на выяснение всех обстоятельств. Сперва, когда он взял в руки незаконченное дело, Хаиткулы интересовали методы следствия, чему посвящена была его диссертация, но теперь перед капитаном возникла совсем иная цель.

Но волею хранительницы архива планы Хаиткулы переменились. Когда он вернулся с обеда, двери архива были по-прежнему закрыты, и один из вахтенных милиционеров сказал, что делопроизводительница сообщила по телефону: прийти сегодня не сможет.

Ответ на первый из вопросов откладывался. Для выяснения второго надо ехать в мединститут.

На улице он увидел Аннамамеда, садившегося в машину. Тот тоже заметил Хаиткулы и приветственно помахал ему.

— Далеко собрался?

— В мединститут.

— Садись. — Аннамамед открыл заднюю дверцу «газика». Сослуживцы подали друг другу руки и по всегдашнему обыкновению обменялись шутками и колкостями. Хотя их беседы и переходили иной раз в ожесточенные споры, это не мешало дружбе. Хаиткулы и Аннамамед занимали одинаковые должности, работали рядом, и, когда один уезжал в командировку, другой скучал без него.

Аннамамед был невысокий крепыш с полным румяным лицом. Если надеть на него вместо формы капитана милиции полосатый халат и дать в руки лопату, всякий признал бы в нем крестьянина, поливальщика на хлопковом поле. Он жил с семьей в домике с садом, постоянным предметом забот и разговоров Аннамамеда — крепка была в нем крестьянская жилка.

Хаиткулы был много моложе — ему только что минуло двадцать девять лет. Рослый, стройный, с худощавым волевым лицом и внимательными глазами, он казался солиднее и старше многих своих сверстников.

Аннамамед работал в милиции уже десять лет, но высшего образования у него не было — он только что перешел на третий курс заочного юридического института. Хаиткулы же пришел в милицию после окончания университета. Неудивительно поэтому, что между друзьями часто разгорались горячие споры о соотношении теории и практики. Аннамамед, конечно, защищал превосходство практики, а Хаиткулы, посмеиваясь, замечал: «У кого что болит…»

За разговором не заметили, как машина остановилась возле мединститута.

Хаиткулы обошел все корпуса и не нашел нигде Марал. Сокурсницы ее только запутали капитана: кто говорил, что Марал где-то в институте, кто уверял, что она ушла. Не надеясь застать ее, он все же решил сходить в общежитие. Мысли Хаиткулы переключились на занимавшее его дело, и только голос вахтера вывел его из задумчивости. Хаиткулы ответил на приветствие, подошел к зеркалу в вестибюле общежития, поправил галстук, причесался и взбежал на второй этаж. В комнату Марал он всегда входил с чувством, подобным тому, с которым переступал порог генеральского кабинета. Так и теперь Хаиткулы помедлил перед дверью, прежде чем постучать. Он попытался придать лицу деловое выражение — ведь он действительно пришел по делу, но, когда Марал крикнула: «Войдите!» — Хаиткулы осторожно нажал на ручку двери и, шагнув в комнату, робко сказал:

— Салам.

Марал и две ее сокурсницы сидели за длинным столом, заваленным книгами, и пили кок-чай. Девушки поздоровались и, улыбнувшись, переглянулись. Он, поборов смущение, подошел к столу и шутливо нахмурился:

— Я брожу по всему городу как дервиш и нигде не могу тебя найти, а ты, оказывается, чаи гоняешь.

Марал налила чаю в свободную пиалу и поставила рядом со своей:

— Садитесь, товарищ капитан. Наверное, во рту пересохло после долгого путешествия?

Хаиткулы присел на краешек стула и взял пиалу. У него не хватало духу взглянуть в бархатно-черные глаза Марал, затененные длинными ресницами, и он принялся неестественно заинтересованно перелистывать раскрытый учебник. Марат и ее подруги, все так же улыбаясь, смотрели на капитана. Хаиткулы совсем смутился и залпом опорожнил пиалу. Марал тотчас же налила ему еще чаю. Хаиткулы сделал большой глоток, но поперхнулся и закашлялся. Краска залила его щеки. Одна из девушек участливо спросила:

— Что, Хаиткулы-ага, много селедки ели? Чай, как вода в песок, уходит.

Марал и вторая девушка прыснули.

Капитан поставил пиалу и, справившись с душившим его кашлем, сказал.

— Ну и язычок у тебя, Абадан, как бритва. Кого хочешь в краску вгонишь.

— Язык и ногти — наше оружие, потому они и остры, — притворно потупясь, ответила Абадан.

— Ой, меня ведь ждут, — после некоторого молчания спохватилась она и выбежала из комнаты.

А вторая девушка вдруг вспомнила, что ей надо сходить в магазин, и тоже ушла.