Анна и Сергей Литвиновы - Многие знания – многие печали. Вне времени, вне игры (сборник)

– Какие конкретно опыты вы проводили? – поинтересовалась Варя, понимая, что находится на пути к разгадке.

– Думаю, я не смогу вам объяснить толком. Я ведь не биолог, не генетик и не химик. Я по образованию инженер и почти сорок лет в этом качестве проработала.

– Мы с вами почти коллеги, – улыбнулась Кононова. Она с самого начала нащупала верный тон в разговоре с соотечественницей – доброжелательный. Хотя Галина Яковлевна другого тона и не заслуживала. – Я программист, закончила ВМК. Поэтому в биологии с химией тоже не сильна.

– Как и я. В общем, о наших исследованиях в «Гелиосе» могу рассказать только в силу своей компетенции. Теми словами, как мой босс тогдашний, Лихолетов, всяким денежным мешкам рассказывал, когда они у нас появлялись. Они ведь тоже не биологи, не химики. А олигархи у нас бывали нередко, и нашему руководителю как-то удавалось их убеждать. И они в итоге нам денег давали и средства вкладывали немаленькие. Я давала Лихолетову подписку о неразглашении, однако пятнадцать с лишним лет прошло, никакие подписки столько не действуют. Да и тем, о ком я рассказываю, думаю, давно все равно: замешаны они в наших исследованиях или нет. А я их всех помню: и Борис Б-ий у нас бывал, и Михаил Х-ий, и Александр С-ий, и Владимир В-в… Я переговоры обычно записывала – все, кроме научных и технических подробностей нашей работы. Выходили олигархи от Лихолетова очень воодушевленные, а потом нам от них платежки поступали, на сотни миллионов рублей…

– А Корюкина Николая Павловича помните?

– И его помню. О, этот самый мутный был из всех. Денег давал меньше других. Но если считать в абсолютных величинах, то жертвовал, конечно, изрядно. И по двадцать, тридцать миллионов перечислял. И часто привозил наличные – в буквальном смысле чемоданами. Он, помню, определенным образом со спортом был связан.

– Вы помните совершенно правильно. А сейчас, скажу вам по секрету, Корюкин проходит обвиняемым по делу об убийстве.

– Нисколько вы меня не удивили. Человек он был, повторяю, крайне неприятный. Я бы с таким работать не стала. Но мой шеф Лихолетов полагал, к сожалению, что деньги не пахнут.

– Чем ваша компания занималась, расскажете своими словами?

– Лихолетов создал «Гелиос-М» еще в конце восьмидесятых. Я с ним работала начиная с девяностого года. Первая «Ге-» в названии означала «генетику», второй слог, «ли-» – Лихолетов. Третий, «-ос» – еще один его друг, Остальский, талантливейший человек, с которым мой босс разругался в девяносто втором как раз по поводу этичности исследований. Когда я пришла в компанию, полным ходом велись эксперименты. Как положено у биологов-генетиков, сначала на дрозофилах, потом на собаках, затем на обезьянках. И к середине девяностых мои руководители накопили очень большой материал, а в некоторых направлениях оказались впереди всех в мире. Они были крайне талантливые, амбициозные и трудолюбивые люди. Могли из лаборатории сутками не выходить. У моего непосредственного начальника, Лихолетова, к тому же оказались прекрасные способности к саморекламе и, как тогда стали говорить, пиару. Он сумел выйти на самых богатых людей страны и получить от них прекрасное финансирование. Короче говоря, в середине девяностых они перешли к опытам на людях.

– На людях? Поразительно! Но ведь любые генетические эксперименты на людях, насколько я знаю, запрещены.

– А вы вспомните девяностые, – горько усмехнулась Бочарова. – Чего только запрещенного в те годы не творилось! Разумеется, все, что в «Гелиосе» происходило, держалось в строжайшей тайне. Может, вы помните те времена – пятнадцать лет назад как раз шумиха началась по поводу клонов. Овечка Долли и тому подобные генетические эксперименты. Потом оказалось, что клоны нежизнестойки – да и вообще их смысл и значение малопонятны. А Лихолетов предложил иное. В точности со всею строгостью я вам его идею не передам – все-таки годы прошли, да и образование у меня не то. Он объяснял свою работу просто и образно, однако прибегал к химико-биологической терминологии, которую я, к сожалению, успела позабыть. Поэтому расскажу суть своими словами, как помню. Лихолетов представлял процедуру как своего рода прививку. Дескать, берется ДНК-материал у одного из известнейших, талантливейших людей: живых ли, умерших. А затем этот генетический материал вживляется сразу после оплодотворения в материнский эмбрион. Наиболее сильные участки ДНК-донора как бы побеждают и вытесняют материнскую ДНК. В итоге суррогатная мать рожает ребеночка, который не является точной копией донора, однако его наследственный код в некоторых своих частях идентичен коду донора. Еще со времен опытов на обезьянах и собаках Лихолетов установил, что лучше всего закрепляются в наследнике ряды генов, отвечающие за самые простые, базовые свойства донора. Например, агрессивность, быстрота реакции, стартовая скорость. Где-то с девяносто четвертого начали эксперименты на людях. Причем в первой серии опытов в качестве доноров ДНК выступали сам Лихолетов и его друзья. Предлагали и мне – я отказалась наотрез. Привлекли также к сбору ДНК богатых и видных людей того времени – к примеру, высокого чиновника Ч-а, генерала Л-я. Опыты удались. Анализ генетического материала вновь родившихся младенцев показал: они не являются точными копиями доноров, но целый ряд свойств тех людей, что передали им свой код, они унаследовали. И тогда мой босс приступил к осуществлению новой программы. Он решил брать наследственный материал от умерших . У тех, кто совершенно очевидно зарекомендовал себя в самых различных направлениях человеческой деятельности.

– Брать у умерших! – воскликнула Варя. – Это как? Могилы вскрывать, что ли?

– Да, – безыскусно кивнула Галина Яковлевна. – Согласитесь, что в ряду противоправных действий, которые творил Лихолетов, надругательство над могилами – не самая тяжелая статья.

– А чем и как закончилась деятельность «Гелиоса» и Лихолетова?

– Увы, банально. Из-за элементарной нехватки денег. Сразу после того, как случился кризис девяносто восьмого года, едва ли не все олигархи под самыми разными предлогами стали избегать финансирования наших исследований. Пришлось уволить большинство сотрудников. Я держалась до последнего, вскоре Лихолетов объявил о ликвидации компании, пришлось распродать практически всю дорогую аппаратуру. А потом мой сын – он уехал в Америку еще в конце восьмидесятых – предложил мне переехать сюда к нему, внуков нянчить. Возраст у меня был пенсионный, и я приняла трудное решение оставить работу и уехать сюда. А вскоре я узнала, что не стало самого Лихолетова. Не знаю, продолжил ли кто-то его дело. Мой бывший босс принципиально не публиковал никаких результатов собственных исследований, свои главные идеи и ноу-хау держал в строжайшем секрете от всех.