Анатолий Афанасьев - Мимо денег

Уселись на кухне, и хозяин предупредил, что надо вести себя тихо, иначе проснется Валентина и подымет хай.

— Тебя как зовут, служивый?

— Эдуард.

— А меня Григорий Серафимович. Длинно, да? Зови дядей Гришей, не обижусь. Наливай!

Корин пить опасался, не знал, какое действие произведет спиртное, не шарахнет ли по мозгам, но все же пригубил водочки. Зато Григорий Серафимович с огромным наслаждением осушил полную чайную чашку. И сразу задымил «Явой».

— Так-то, — вздохнул с облегчением. — Теперь можно потолковать. А то я, веришь ли, со вчерашнего дня насухую, аж нутро спеклось. Тебя увидел в «глазок», думал, черт за мной явился. Дакось еще полчашечки для закрепления результата… Да ты, Эдик, говори, не стесняйся. Чего от Ани понадобилось? Только сразу предупреждаю: замуж за тебя не пойдет.

— Почему?

— Больно вид у тебя срамной. Ночью встретишь — обмереть можно. Опять же, биография подмоченная. Я лично ничего против не имею, но ее не склонишь. Она нынче высоко летает, рукой не достать. На подкуп не надейся. У ней денег куры не клюют.

— Где же летает, если не секрет?

Григорий Серафимович ногтем большого пальца ловко сковырнул крышку с бутылки пива.

— Тебе зачем?

Взгляд у него окончательно прояснился, набряк житейской мудростью. Корин уже сообразил, что от этого пьянчуги, не ведающего страха, адрес можно вызнать только обманом. Другие способы не годятся. Ни пыткой, ни долларом его не возьмешь. Это не интеллигент.

— На самом деле про деньги вы к месту вспомнили, дядя Гриша. Я Анеку задолжал энную сумму. Еще до экспедиции. Теперь появилась возможность отдать. По частям, конечно.

— И много задолжал?

— Страшно сказать. Десять штук зеленых.

— Опять врешь, — обрадовался хозяин, освежив себя половиной пивной бутылки.

— Почему? — изобразил обиду Корин.

Вся эта тягомотина начала ему надоедать. Привычная ярость закипала в груди, волосики на спине затрещали. Он незаметно скрипнул зубами, смиряя себя. Если накатит, с собой не справишься, раньше времени прибьешь зануду, и откуда тогда взять адрес?

— Ты когда у ней занимал?

— Говорю же, до экспедиции. Второй год пошел.

— У ней, Эдик батькович, таких деньжищ отродясь не бывало. Откуда им взяться? Она же не воровка. С матерью ей помогали за квартиру платить.

— Так она не с вами живет?

На просветленные очи Григория Серафимовича набежало облачко грусти.

— Зачем, скажи на милость, ей с нами жить? Ей время цвесть, нам дотлевать. Молодежь нынче культурная. Стариковской вони не переносит.

— Не подскажете адресок?

Григорий Серафимович не успел ответить, на пороге кухни возникло новое действующее лицо. Сравнительно молодая женщина в ночной ситцевой рубахе до пят, закутанная в шерстяной платок. У Корина в паху зачесалось, до того она была похожа на Анека — с теми же глазами и с тем же изящным, узким овалом лица. А главное — волосы, стекающие белым золотом до плеч. Сходство исчезло, как только баба запричитала:

— Ой, Гриня, что же лихоманки на тебя нету! Ты кого привел на ночную гулянку?! Как же у вас стыда нету, добрым людям спать не даете?

— Цыц! — оборвал муж. — Сперва разберись, потом вой. Не привел никого, сам пришел. Спроси лучше, кто это.

— А то не вижу. Господи помоги!

— То-то и оно, что не видишь. Жених это Анькин. Из экспедиции вернулся. При солидном капитале.

Женщина вгляделась в гостя повнимательнее, побледнела, едва слышно пробормотала:

— Чур, нечистая сила! Чур, меня!

— Вот тебе, бабонька, и гора Арарат. Поздно открещиваться. У них сговорено с Анькой. Недоглядели мы мать. За десять тыщ зеленых ее купил. Адреса только пока у него нету. За адресом пришел. Верно, Эдик?

— Не совсем так, но… Да вы садитесь с нами, хозяюшка.

Женщину будто ветром перенесло к плите, совсем уж непотребно заголосила:

— Гони его, Гриня, гони поскорее! Разве не видишь? Беда лютая наведалась. Протри пьяные зенки. Не человек это, даже не пьянь. Мамочка моя… Помилуй Господи Исусе, спаси нас окаянных!

Терпеть дальше эту срамоту Корин не смог. Это было выше его сил. Протянув руку, ухватил бабу за рубашку, сграбастал, повалил себе на колени, поперек туловищем. Кликуша пискнула еще разок и притихла, свесилась к полу золотой волной. Больше не трепыхалась в опытных руках.

— Адрес давай, — зловеще процедил Корин, борясь с желанием переломить хребет теплой, мягкой человеческой тушке, перегрызть шейную вену. От женщины пьяняще пахло близкой кровью. Если бы ворохнулась, он бы не удержался.

К его изумлению, похмельный мужик и тут не выказал ни страха, ни возмущения, лишь голубые глазенки полыхнули запредельной глубиной.

— А ведь я знал, что придешь, — произнес задумчиво. — С вечера предчувствие было. Когда Васька, сволочь, на палец не долил.

— Твоей бабе жить три секунды, — предупредил Корин, бешено искря. «Господи, спаси и помилуй!» — неумолчно неслось с пола.

— Зачем тебе Аня? — Григорий Серафимович спросил таким тоном, словно ничего не произошло и они по-прежнему судачили с гостем о том о сем, попивая водочку.

Корин заподозрил, что у мужика не все в порядке с головой, может быть, началась белая горячка. За долгие месяцы неустанной охоты он еще ни разу не сталкивался со столь неадекватным поведением жертвы. Может, поганый алкаш вообще не знает адреса дочери? Тогда тем более нельзя убивать женщину. Колоссальным усилием он смирил прущую из сердца ярость и оскалился в усмешке.

— Дядя Гриша, ты, наверное, жить устал? Так пожалей супругу. Вон ей как больно…

Пальцем надавил на нервный узел у женщины под ухом, бедняжка истошно завопила.

Григорий Серафимович озадаченно склонил голову.

— Надо же… Сколь лет с ней живу, случалось, поколачивал под горячую руку, но такого не слышал. Ты что же, Валюта, потерпеть не можешь? Дело-то сурьезное.

Корин засмотрелся, как безумец, бормоча несуразицу, наливает водку в чашку, и пропустил момент, когда тот с неожиданным проворством перегнулся через стол и наотмашь махнул бутылкой. Подлый удар не нанес Корину больших повреждений, разве что левое ухо оглохло, зато в мозгу произошел сбой. Он мгновенно забыл, зачем явился, зато определил, что зло, замаскированное на сей раз под добродушного алканавта, вступило в решительную схватку. Оно открылось — и это большая удача. Рыча, он сбросил с колен бабу и поднялся на ноги. Рванул рубаху на груди, чтобы свободнее дышать. Волосы на загривке встали дыбом, из глаз полетели алые искры. На него было страшно смотреть, но Григорий Серафимович не испугался. Шмыгнул в коридор — и вернулся со своим плотницким топориком. До белой горячки ему было еще далеко. Он знал, что драка предстоит жуткая и волосатое чудовище ему скорее всего не одолеть, но на душе установилась тишина. Бессмысленные годы отступили прочь. Он снова был полон азарта, как в те благословенные времена, когда каждый новый день сулил надежду на лучшее. Хорошо, что довелось встретиться с обидчиком лицом к лицу. Он всегда надеялся, что чудовище, день за днем глумившееся над ним по телевизору, дразнившее рекламой и голыми девками, смущавшее заморским раем, лишившее человеческой доли, рано или поздно попадет к нему в дом. Всего, что оно, чудовище, отобрало у него, ему показалось мало, и оно явилось за женой и дочкой. В роковую минуту он не чувствовал себя одиноким, рядом поднялись из могил тысячи, миллионы мертвых — и все тоже с топориками, пиками, удавками и кистенями. Григорий Серафимович весело заржал.