Фридрих Незнанский - Гейша

Мухтолов снова взбрыкнул ногами.

– Лежите, лежите, не дергайтесь, а то иголка выскочит, – напустилась на него медсестра, поправила капельницу и вышла из палаты.

Мухтолов закрыл глаза, а когда снова открыл, то увидел низко склоненное над собой доброе лицо незнакомого человека. Человек улыбался.

– Привет! – произнес он. – Ну как ты? Держишься? Держись, братан. А я вот тебе минералки купил.

Он повертел перед носом Мухтолова пластиковой бутылкой.

Мухтолов напрягся, чтобы вспомнить, кем бы мог приходиться ему этот неизвестный добряк, но так и не вспомнил.

– Я поставлю воду в тумбочку, – сказала медсестра, забирая у незнакомца бутылку.

Как только медсестра отошла в дальний угол палаты, Косой еще ниже склонился над ожившим самоубийцей и ласково прошептал ему в самое ухо:

– Куда уран подевал, придурок?

И Мухтолов понял, что это уже не сон.

Всю неделю после похорон злосчастного цилиндра Петю преследовало злобно-тоскливое настроение. После трехдневного запоя в профилактических целях он вдрызг переругался с родителями, которые обвиняли его в праздности и отлынивании от исполнения домашних обязанностей. Он пустился во все тяжкие, знакомился с девушками и поздно возвращался с дискотек. Слова цыганки, брошенные всуе, поселили в нем страх и желание обратиться к специалисту-андрологу. И на работе все валилось у него из рук. Однажды он едва не ввел помещенному на вытрезвление пациенту внутримышечно лекарство, предназначенное строго для внутривенного введения.

Как-то поздно вечером, возвращаясь домой с очередных погулянок, Петя вошел в пропахший мочой подъезд собственного дома. Лампочка на площадке перед лифтами, как всегда, была вывинчена неизвестными вредителями, и в подъезде было темно, как в угольной шахте после взрыва метана. Только откуда-то сверху, с третьего этажа, лился тусклый желтый далекий свет.

Поднимаясь по ступенькам, Петя не увидел, а скорее физически ощутил чье-то присутствие. Кто-то наверху стоял и не двигался. Петю кольнуло дурное предчувствие, но тут же легкомысленная мысль: «А! Наверное, влюбленная парочка обжимается» – разогнала все сомнения. Он стал подниматься по лестнице, поравнялся с темными фигурами и хотел было повернуть на следующий лестничный пролет, да не успел. Чьи-то руки схватили его, зажали рот, вдавили в стену. У самого своего лица Петя увидел блестящий ствол пистолета и услышал негромкое клацанье предохранителя.

– Тихо, если жить хочешь, – прошептал на ухо тот, что держал его сзади, сдавливая согнутой рукой за горло.

Другой стоял впереди и тыкал Пете в нос пистолетом.

– Где контейнер с ураном?

– Закопал в лесу, – моментально сознался Петя.

– Не заливай, мурло. Паяльник в жопу как вставляют, знаешь? Говори, куда сплавил контейнер.

Петю затрясла мелкая дрожь.

– Клянусь, правда, в лес завез, – лихорадочно зашептал он. – Ребята, не убивайте, клянусь, я все отдам. Я не знал… Думал, так, цилиндр… Термос, думали. Может, понадобится, а он… а он ради… радиоактивный, оказывается. Я испугался, решил выкинуть. Клянусь!

– Ты что, за лохов нас держишь?

– Нет, я правда закопал. Я найду, я все отдам.

Кажется, его сбивчивые, но искренние показания вызвали у бандитов замешательство.

– Так ты понял? Чтобы завтра все привез. Встретимся завтра, в семь вечера на Павелецком в переходе к поездам. Если не придешь, ты покойник. Всю семью убьем. И не вздумай в милицию идти, слышишь, урод?

Съездив для профилактики Пете по физиономии рукоятью пистолета, двое бандитов выбежали из подъезда.

Всю ночь Петя не мог уснуть. Только под утро забылся тревожным сном, но долго поспать не удалось. Рано, еще раньше, чем проснулись родители, Петя оделся и выскользнул из квартиры.

Он добрался электричкой до нужной станции, вышел и пошагал по дороге к лесу. Он думал, что выкопает цилиндр, отдаст его неизвестным бандитам и на том его участие в этом деле благополучно окончится. Он и не знал, какую шутку готовится сыграть с ним судьба…

Сознаюсь, что безо всякого душевного трепета я открывал романтический дневник Лены Бирюковой, посвященный исключительно ее амурным похождениям на вершине власти и созданный, кажется, только ради того, чтобы рано или поздно попасть в историю. Об этом говорило все: и аккуратный почерк, которым велись записи, и практическое отсутствие помарок в тексте (значит, писалось не сгоряча, а «с чувством, толком, расстановкой…»). Если бы все это напечатать, даже и без фамилий основных действующих лиц, то фурор несомненный книжке был бы обеспечен. А если на обложку поместить еще и фотографию главной героини, желательно обнаженной! Эммануэль не Эммануэль, а все же…

Но я не собирался вдаваться в художественные тонкости дневника, а искал возможные улики или намеки на таковые, поэтому вечером завалился на диван с тарелкой бутербродов и банкой холодного пива и, вытирая жирные пальцы о старые джинсы, открыл первую страницу.

Круглым красивым почерком Лены на первой странице было написано: «Сегодня я познакомилась с удивительным человеком…»

Я взглянул на дату, венчающую эту судьбоносную запись. Дело происходило пять лет назад, в июне.

О предыстории знакомства с министром экономики Савеловым я уже был заранее наслышан от самой Лены. Учась на первом курсе, она влюбилась в парнишку, который учился двумя курсами постарше. «Ослепительный блондин с глазами пьяными, как у цыгана. Великолепный сукин сын, абсолютный циник», – Ленино собственное художественное описание.

«Я от него сходила с ума. Если бы он не оказался таким подонком, то это, наверное, единственный человек в мире, за которым я могла бы босиком пойти в Сибирь. Меня всю трясло от одного его прикосновения. Это электрическое притяжение иначе не объяснить. Он проходил мимо по коридору универа, а меня словно мягкой горячей волной окатывало с головы до ног. Причем я не могу объяснить, почему от него все бабы с ума сходили, он не такой уж и красавец, ростом ниже меня и фигурой не Аполлон. Он был просто мужчиной, мужчиной на все сто, со всеми мужскими недостатками и прелестями. А уж комплексов у него было, как на паршивой собаке блох! Сам развратник, каких свет не видел, но женщина обязательно должна быть Девой Марией, чтобы на ней ни пятнышка не было. А что с этой Марией в постели делать, он понятия не имел, бесился, психовал, напивался как свинья… Только напившись до поросячьего визга, мог расслабиться и позволить себе что-то такое, но тут уж он меры не знал, его как прорывало, он зверел, когда на женщину набрасывался. Казалось, он искусать может. Ну и что? Натрахается до звона в ушах, тут же упадет мордой к стене и отрубится, хоть из пушек пали. А наутро, самое поганое, вытаращит на тебя свои наивные глазки, похлопает ресницами: «Как, что-то я тебе обещал? Я ничего не помню…» Урод моральный! Как я его любила, так потом и ненавидела».