Владимир Лорченков - Гавани Луны

Стоит отсосать всем мужикам в городке, и каждый из них изольет в тебя еще и душу, – сказала она.

Ах ты сучка, – сказал я, невольно заводясь.

Уж не ждешь ли ты, чтобы излил тебе душу и я? – сказал я.

Обойдемся мясцом, господин писатель, – сказала она и полезла под одеяло.

Мне стало так жарко, что я сбросил одеяло со стоп, и с наслаждением почувствовал на них холодный воздух, обещавший осень нашему городку. Хруст листьев, павших в этой сто-тысячелетней войне, раздавался в лесу. Должно быть, там, в надежде поживиться едой перед холодами, бегали лисы. Одна из них махнула огненным хвостом перед моими глазами, и два оранжевых шара взорвались у меня в мозгу. Брызги от них заляпали всю комнату и стали сползать по стенам и стеклу. Глядя на него, я увидел, что окно из черного прямоугольника превратилось в серый.

Светало.

Настала пора вернуться домой.

В полдень следующего дня я, побрившись, и вдоволь налюбовавшись на себя в зеркало, – слегка осунулся, но выспался, и потому свеж, – крепко поцеловал Яну, чей рот таил для меня тысячи чудес, и отправился обратно. Дверь в дом, в отличие от моего сна, оказалась открыта. Я удивился, но толкнул ее. В подвале слышалась какая-то возня. Я почувствовал сильный запах вина. И не успел даже удивиться, как увидел поднимающегося из подвала легавого.

Он выглядел слегка смущенным.

А вот и вы, – сказал он.

Одиссей вернулся словно бы в дом белоснежный, – сказал он.

Ха-ха, – сказал он.

В чем дело? – сказал я.

Не возвращалась ли Рина? – спросил он озабоченно.

Что это вы здесь делаете? – сказал я.

Вы имеете в виду ключи? – сказал он. – Мне дала их Рина.

Дружеская забота о доме в те моменты, когда неверный супруг занят, хе-хе, похождениями, – сказал он.

Он явно давал мне понять, что они с Риной не просто любовники, а любовники, собравшиеся сойтись. Я с изумлением покачал головой. Похоже, перед смертью моя жена раздавала обещания, словно чеки. И, как и с чеками, с обещаниями наблюдалась все та же история – они не были подписаны. Легавый поднялся, наконец, по лестнице, и протянул мне руку. Она была в вине, так что я пожал запястье. Получилось чуть неловко, потому что он был выше меня на добрую голову. Я представил, как Рина лежит под ним, и слегка покусывает ему грудь, пока он трахает ее неспешно – ну словно заполняет формуляр очередной, – и ощутил легкое пожатие грусти на своем плече. Рина, Рина, подумал я. И ведь никто не трахал тебя так, как я. Что и ты не раз признавала....

Не объявлялась Рина? – спросил он еще раз, и я увидел, что легавый и правда слегка озабочен исчезновением моей жены.

О, обычная история, лейтенант, – нанес первый пробный удар я.

Капитан, – поправил он.

Капитан, пока мы с вами тут беспокоимся о ней по-дружески, – сказал я, – Рина в городе отсасывает какому-нибудь полюбившемуся ей на день художнику.

Зачем же вы так о своей супруге, – сказал он беспокойно.

Да, я ее переоцениваю, – сказал я.

Она может и парню попроще отсосать, рабочему там, ну, или полицейскому – нанес я еще один удар.

Легавый беспокойно поморгал, и я едва не поверил, что он сделал так в попытке отогнать слезы.

Что вы ищете в моем подвале? – сказал я.

Рина и правда оставила мне ключ и попросила присмотреть за домом, – сказал он.

Я бы никогда не осмелился войти, но дом выглядел так, будто вы уехали в Кишинев, – сказал он.

А войти надо было, – сказал он.

Буря, – напомнил он. – Река разлилась

Вода поднимается в подвалах, – сказал он.

Вот, откачиваем, – сказал он.

Только тогда я заметил шланг, лежащий у моих ног. Я осторожно переступил через него, и заглянул в подвал. Несколько рабочих возились с насосом, и вода и правда поднялась над уровнем пола сантиметров на пятнадцать. Я их не знал, значит, их привез из города легавый. Все выглядело абсолютной правдой.

Но я знал, что это ложь.

Неясная угроза за спиной предупредила меня о легавом.

Закрепите емкости для вина покрепче, – сказал он.

Одна опрокинулась и плавала тут, словно бочка царя Гвидона, – сказал он.

Царевича, – машинально поправил я.

Видение бочки, которую бросает в бездну под волной море, – бочки, где трясутся обезумевшие мать и сын, – на мгновение бросило меня в такую дрожь, что она едва не прорвалась наружу. Но я сильно укусил себя за щеку и велел успокоиться. Легавый не обманул меня. Вода просачивалась в подвал, когда случался разлив реки, но именно что просачивалась. Сейчас же она резко поднялась.

Это значило, что пол копали.

Ну что же, отдать вам мои ключи? – сказал я, поворачиваясь.

Все шутите, – сказал он.

Напрасно вы, лейтенант, рассчитываете на Рину, – сказал я.

А что, что с ней не так? – спросил он, напряженно моргая.

Такой крепкий орешек как вы, ей лишь на закуску, – сказал я.

Он вежливо улыбнулся. Как и все большие мужчины, легавый самонадеянно рассчитывал на то, что мир станет играть с ним в поддавки. Не говоря уж о какой-то женщине. Этим он смахивал на идиота, который забрался в заброшенное хранилище сокровищ в Индии. Ему, наверное, и в голову не приходило, что в изящной статуэтке из золота может спать королевская кобра. Нет смысла переубеждать таких людей в чем-либо.

Надо предоставить им возможность слепо идти навстречу своей гибели.

Так что я молча поднялся по лестнице, и сделал себе в холле кофе. Выпил две чашки, когда легавый вышел с рабочими из подвала. Он не выглядел смущенным, но легкая растерянность взгляда выдавала его.

Ваш подвал сух, – сказал он мне, рассчитывая на благодарность.

В любое время, – сказал я.

Я вижу, вам не понравилось, что ключи есть и у меня, – сказал он.

Так вот они, – сказал он.

Два ключа на тонком кольце легли на стол перед моим носом. Я поднял взгляд наверх, и увидел уже спины. Аромат из моей чашки смешался с сильным запахом вина из подвала, так что я крикнул вслед:

Оставьте дверь открытой!

Он, не оборачиваясь, так и сделал.

Когда шум машины, на которой он увозил рабочих в город, стих, я прошелся не спеша по дому, и открыл везде окна. Если бы Рина видела меня, она бы поняла, что я не намерен сюда возвращаться. Я ходил в обуви. И тем самым нарушал нашу семейную традицию: вы могли устроить в в этом доме черт знает что, но обувь, обувь – вы снимали ее на пороге. Рина строго блюла эту святость мечети. Даже легавый с рабочими, вспомнил я, переобулись на пороге. И вот, я попрал эту святость, не разулся, и, наплевав на узы связывавшей нас с Риной традиции, оставлял на полу в доме мокрые – после подвала, – следы. Я чувствовал себя кочевником, который не спешился и заехал в собор покоренного Константинополя. К примеру, в церковь святой Ирины, вспомнил я свое стамбульское прошлое.