Владимир Данихнов - Колыбельная

Пал Иваныч поинтересовался настроением Кошевого, справился о здоровье, восхитился его мускулатурой. В кабинете было душно, пот лился градом. Когда же починят этот хренов кондиционер, разозлился Пал Иваныч и постучал по кондиционеру рукой. Кошевой встал и тоже постучал. Кондиционер загудел; подул холодный ветерок.

— Спасибо, дорогой. — Пал Иваныч потер ладони. — Раз уж мы здесь собрались: что вы можете сказать о Гордееве? Вы, я слышал, часто общаетесь с ним в последнее время. Какой он человек?

— Правильный он человек, Пал Иваныч, — с готовностью отвечал Кошевой. — Таких больше не найти.

— Выпивает?

— Не без этого.

— А ведь раньше ни капли в рот! — Пал Иваныч сцепил над столешницей пальцы. — Я с ним, знаете ли, давно знаком. — Он закусил губу. — Дело серийного убийцы продвигается?

— Продвигается потихоньку.

— Долго! — заметил Пал Иваныч. — Обычно такие дела Гордеев как орешки щелкает, а тут затык. Неужто из-за алкоголя?

Кошевой заволновался:

— Как можно, Пал Иваныч! Он, понятное дело, случается, выпьет; ну а кто не бухает? Тем более такая голова, такая голова!

Пал Иваныч перебирал на столе бумаги.

— Ну, положим. А что вам известно о любовнице Гордеева, некой проститутке по имени Зина? Как вам кажется, тратит он на нее государственные средства?

Кошевой заволновался еще сильнее:

— Пал Иваныч, ну это совсем абсурд! Понятно, тратит, но ведь он с ней не спит, это я сам видел. Они беседуют за рюмочкой коньяку, и Гордеев оттачивает на ней свое умение делать выводы. Тут уж его винить никак нельзя, сразу видно: для дела!

Пал Иваныч хлопнул ладонью по столу.

— Прекратите ломать комедию, Кошевой! — Он поскрипел зубами, чтоб произвести впечатление на сотрудника. — Не буду врать: до нас доходят самые тр евож н ые с л у х и. Говоря т, Гордеев забр оси л де ло, ударившись в пьяный разгул, и расходует государственные средства не по назначению, в том числе на упомянутую проститутку. Положение серьезное. Страна на пороге кризиса, грядут президентские выборы, а вы тут со своими шуточками. «Оттачивает умение делать выводы», — передразнил он. — Я вам кто, девочка, что вы мне по ушам ездите? Девочка?! Ну, что молчите? Девочка я для вас или не девочка?

— Ник-как нет, Пал Иваныч, не девочка, — заикаясь, пробормотал Кошевой.

Пал Иваныч чуть успокоился:

— Это хорошо, что не девочка, Кошевой. Это внушает надежду.

— Нет в вас ничего от девочки, — поправился Кошевой.

— Хорошо, что вы это понимаете, Кошевой, — заметил Пал Иваныч. — Значит, вы небезнадежны. Тут главное — видеть ситуацию всю. Поймите, дорогой вы мой человек: нельзя упускать из виду детали.

— Спасибо за ценный урок, Пал Иваныч, — тихо поблагодарил Кошевой.

— Вот вы говорите: ценный урок, — заметил Пал Иваныч. — А что для вас ценный урок? Молчите? То-то же. Главное, понять, кто вы и для чего, дорогой мой, иначе в современном обществе никуда.

Кошевой пытался сообразить, о чем они с Пал Иванычем разговаривают. Он понимал, что они говорят о чем-то, но о чем именно — вот вопрос. То ему казалось, что они говорят о Гордееве, то чудилось, будто ведут беседу на общечеловеческие темы. Пал Иваныч и сам не понимал, о чем разговор. Это был его метод: напустить туману. Благодаря своему методу Пал Иваныч поднялся довольно высоко по служебной лестнице. Нельзя сказать, что Пал Иваныч задался целью подняться по служебной лестнице, он предпочел бы родиться вишней, роняющей по весне белые лепестки на безмолвную гладь прозрачного озера, но раз вишней стать не получилось, то приходилось заниматься карьерой. Пал Иваныч знал, что люди любят, когда загадочно и непонятно, и старался вложить в свои слова скрытый смысл, вернее ощущение, что скрытый смысл есть, хотя никакого скрытого смысла не было и в помине. В беседе с женщинами Пал Иваныч в основном молчал, чтоб женщины думали, будто за его молчанием скрывается страшная тайна, а в беседе с мужчинами нес многозначительную ерунду, которая была по душе сильному полу. Излюбленным приемом Пал Иваныча был внезапный рассказ о технических характеристиках огнестрельного оружия: например, какова прицельная дальность АК-74. Или как правильно разбирать пистолет Макарова. Вот и сейчас он огорошил Кошевого вопросом, что тот думает о последних моделях венгерских пистолетов, принятых на вооружение у болгарской полиции. Кошевой ничего не знал о последних моделях венгерских пистолетов; он даже не помнил наверняка, где находится Венгрия. Пал Иваныч тоже ничего не знал об этом вопросе, потому что выдумал его на ходу, но всё равно начал что-то рассказывать, чтоб напустить побольше туману. На середине рассказа он достал сигарету: «Вы не против, если я закурю?» Кошевой был против, но промолчал из уважения к должности Пал Иваныча. К тому же он был уверен, что Пал Иваныч всё равно закурит. Пал Иваныч приоткрыл окно и курил короткими затяжками, выпуская дым из ноздрей и уголков рта, как пожилой китайский дракон. Кошевой уставился в пол: на полу лежал раздавленный окурок. Пал Иваныч проследил за взглядом Кошевого, увидел окурок и подумал: «Прямо как я: раздавленный жизнью окурок». В плохом настроении Пал Иваныч всегда представлял себя втоптанным в грязь окурком или пивной бутылкой, которая валяется под скамейкой. Кошевой, видя страдания Пал Иваныча, с трудом боролся со сном. Пал Иваныч разглядывал смутное отражение своего лица в оконном стекле.

— Боже, — сказал он, — посмотрите на эти морщины, Кошевой. У меня есть деньги и власть, но я всё равно старею, вы можете себе это представить?

Кошевой вытаращился на кашемировый свитер Пал Иваныча.

— Вот вы, Кошевой, наверно, думаете, что я еще могу что-то изменить, — сказал Пал Иваныч, — а уже ничего нельзя изменить: моя бывшая жена постарела, сын давно вырос и не хочет меня видеть. Я не знаю, что ждет меня впереди, и не помню, что осталось позади. Так-то. Вы удивляетесь, зачем я вам это рассказываю?

— Конечно, Пал Иваныч, — закивал Кошевой.

— А нет никакой причины, — сказал Пал Иваныч. — Надеюсь, вы это понимаете: никакой причины нет. Хочу — и говорю.

— Еще бы, Пал Иваныч, — с готовностью подтвердил Кошевой.

— Это хорошо, что вы со мной согласны. Значит, вы умный человек.

— Стараемся, Пал Иваныч!

— М-да… — Пал Иваныч потер ладонью лоб. — О чем мы говорили до того, как… — Он запнулся. — Ах да, о Гордееве. — Пал Иваныч вздохнул и закрыл глаза. — Вот что, Кошевой, — сказал он, — докладывайте мне обо всех поступках Гордеева в устной форме, договорились? Поглядим, что он еще выкинет. Следующий доклад послезавтра здесь в это же время.

— Всенепременно, Пал Иваныч, — сказал Кошевой и встал, пошатываясь и зевая. Осенью и зимой его всегда клонило в сон. Он вышел на улицу, слушая вой ветра в ушах. В небе клубились тучи. Люди спешили скрыться от непогоды в теплых подъездах. Кошевой пошел, сам не зная куда: ему некуда было идти. Позвонил Гордеев. По его настойчивой просьбе Кошевой поймал такси и отправился в стриптиз-клуб «Ваниль». Охранник на входе не хотел его пропускать, потому что Кошевой, по мнению охранника, был недостаточно прилично одет. Кошевой показал ему удостоверение. Охранник, поколебавшись, распахнул дверь. Внутри плясали огни. Пахло шампанским и табаком. Большая часть столиков пустовала: посетители жались к маленькой сцене, залитой розовым светом. Кошевой протиснулся поближе к Гордееву, который возвышался над потными головами посетителей, как айсберг. Гордеев молча пил яблочный сок. Кошевой ждал, что он что-нибудь скажет, но Гордеев ничего не говорил. Тогда Кошевой задремал стоя. Гордеев разглядывал девушку, которая размазывала лоснящееся тело по блестящему металлическому шесту. Из одежды на стриптизерше были черные трусики с блестками и белые туфельки на шпильке. Мужчины, насмотревшиеся голливудских фильмов, старались засунуть бумажные деньги под резинку трусиков, и только Гордеев оставался в гордой неподвижности, потому что хранил деньги на карточке. Ему было грустно глядеть на сосредоточенное лицо девушки, которая боялась ошибиться, и оттого ошибалась только чаще. Пьяные зрители не замечали ошибок стриптизерши; никто не хотел видеть, как дрожат у нее руки и как она мечтает поскорее вернуться в служебную комнату, чтоб привести в порядок макияж и пересчитать деньги. Ей нужны деньги на учебу сына: родительский комитет приказал сдать две тысячи на Новый год и четыреста рублей на новый учебник, взамен порванного. Еще надо заплатить за квартиру, за которую не плачено семь месяцев, и купить маме подарок на день рождения. А вокруг лица-лица-лица, они выныривают из темноты, как губастые карпы из черной реки, и белые руки подобно склизким щупальцам тянутся к ней, чтоб положить в трусики деньги или ущипнуть за беззащитную кожу. Только одно лицо не выражает чувств: лицо Гордеева, и стриптизерша думает: этот пижон в костюме не положил мне в трусики ни рубля. Она злится на Гордеева, и от злости ее танец становится красивее, чище и возвышенней. Она проделывает немыслимые вещи с шестом, трюки, которым позавидует любой акробат. Помещение гудит, пыхтит и стонет, денежный ливень обрушивается на стриптизершу. Гордеев же стоит как ни в чем не бывало и потягивает кислый яблочный сок через трубочку, представляя себя по обыкновению мертвой собакой.