Дей Кийн - Красная звезда юга

— Очень, — серьезно ответил Бишоп. — Я должен признаться, что вы — самая красивая женщина из тех, кого я видел.

Кончита опустила глаза.

— Мучисимес грациас. Ваши слова меня очень радуют, сеньор ел колонел.

Бишоп сжал деталь, которую она ему протянула.

— Почему вы не называете меня Джим?

— Джим, — повторила Кончита таким тоном, что было ясно, как ей нравится это говорить.

— Тогда и вам надо называть меня Кончита.

— Да, Кончита, — подчеркнул Бишоп. — Но, мне кажется, вам был задан вопрос. Каким образом вы встретились с Кредо?

— Я танцевала в кабаре. Была, как это по-вашему… я была герл.

Бишопу хотелось, наконец, узнать правду.

— И там вас заметил Перон?

— Простите?

— Там вас заметил Перон и оторвал от ваших занятий, чтобы сделать одной из своих любовниц?

Кончита безрадостно рассмеялась.

— Если вы позволите мне быть абсолютно честной, то я скажу, что сеньор ошибается. Это моя сестра Мария. Я лишь разделяла с ней квартиру, куда шеф поместил ее…. — И с чисто латинской откровенностью Кончита продолжала. — В моей жизни никогда не было мужчин. Благодаря вам, я до сих пор девственница.

Что ответить ей на такое признание? Бишоп молчал в течение долгой минуты. Когда он, наконец, заговорил, голос его звучал тихо:

— Ваша сестра, где она сейчас?

— В Буэнос-Айресе. Это она не пришла в установленное время, после того, как собрала все ценности, которые генерал оставил у нее. Из-за нее мы возвращаемся.

— Я понимаю, — сказал Бишоп.

Кончита выпустила дым.

— Итак, мы возвращаемся, чтобы попытаться спасти ее. Она находится в трудной обстановке. Я не думаю, чтобы правительство расстреляло ее. Но так как она не могла вернуть подарки, которые ей делал генерал, ее, безусловно, приговорят к нескольким годам тюрьмы.

Бишоп повторил:

— Я понимаю, почему вы возвращаетесь. И с его любовью к деньгам понимаю поступок дона Диего. Но почему Кредо бросается в пасть ко льву… Что вынуждает его к этому?

Кончита продолжала быть откровенной.

— Половина сокровища, тайна помещения, которая известна лишь дону Диего. А со мной… Уже давно Кредо желает меня. После того, как мы спасем мою сестру и вернемся к тем, кто ожидает нас в Эсперанца, я обещала поехать с ним в Европу и быть его любовницей столько времени, сколько он захочет.

Бишоп поставил на место одну из новых свечей.

— Вы его любите?

— Нет! — Кончита уронила сигарету на пол и раздавила ее ногой. — Я его ненавижу! Подумаю только о прикосновении его рук и мне делается нехорошо.

Она пожала плечами с чисто латинским фатализмом.

— Но это моя сестра! — Произнесла она. — Мария сделала бы то же самое для меня!

Продолжая ввертывать свечу, Бишоп прижался щекой к прохладному металлу. В первый раз, стоя на твердой земле, ему не хватало воздуха. Казалось, он проваливается в воздушную яму, из которой не выбраться и не вывести самолет. Он был ничто для Кончиты. Она была ничто для него. Но так ли? Он все-таки сказал себе, что «да».

Прошло восемь дней. Кредо вел себя вполне прилично, особенно после драки с двумя пилотами, хотевшими изнасиловать Кончиту. Он согласился, чтобы Кончита спала в самолете на одном из матрацев, в то время, как он и Бишоп устроили себе гамаки с москитными сетками между ближайших деревьев.

Каждый из них дежурил по четыре часа на случай, если пилоты из таверны захотели бы разрушить «утенка», который продолжал быть для Бишопа и его компаньона единственным средством к бегству.

Пилоты все время крутились вокруг поля. Бишоп так никогда и не узнал их настоящих имен. Одного звали «германец», а другого — «итальянец» или более фамильярно «Кукарача». Гуарес делал вид, что ничего не знает о происшедшем. Но Бишоп был начеку. Он сделал их посмешищем, и они определенно рассчитывали отомстить.

Жизнь проходила монотонно, но гораздо более насыщенно, чем в тюрьме. Они вставали, завтракали, после чего Кончита никогда не забывала зажечь свечу перед изображением Божьей Матери, покровительницы индианок, которую так чтила служанка Гуареса, что не мешала ей спать по очереди со всеми, и даже в гамаке Кредо.

Бишоп закончил сборку третьего мотора, стал устанавливать бусоль и альтиметр, которые Кредо купил у Гуареса после долгого торга.

Бишоп устал. Его глаза ввалились. Даже сон стал менее крепок. Он мечтал о Кончите и путал ее с Тони. Но человек, с которым он заставал ее, был не толстый импресарио, а Кредо-лысый. И у Кредо была всегда удовлетворенная улыбка. Кончита была девушкой слова. Она обещала: «Я поеду с ним в Европу и буду его любовницей столько времени, сколько он захочет».

А ночью, прислушиваясь к крикам, доносившимся из чащи на крутом склоне берега реки, он невольно принимал их за призыв Кончиты…

На девятый день даже сам Кредо заметил, что Бишоп плохо выглядит и с трудом работает. За завтраком он сказал ему:

— Вы закончили ремонт. Вы поставили на место бусоль и альтиметр. Так почему же вы не попробуете запустить моторы?

— Собираюсь это сделать сейчас, — ответил Бишоп. — И если все пройдет хорошо, то мы сможем отбыть, скажем, около девяти часов.

— Отлично. У нас ведь неотложные дела в Буэнос-Айресе.

Дон Диего воспользовался случаем, чтобы высказаться, а это он делал весьма редко.

— Очень неотложные. Чем раньше мы достанем деньги, которые я спрятал для генерала, тем скорее вернемся в Эсперанца и Соединенные Штаты, и тем скорее сможем поместить деньги туда, где они будут приносить доход. Состояние, которое зарыто, не принесет ничего.

Бишопа очень интересовало, предложит ли Кредо ему небольшое вознаграждение, когда они пересекут Рио-Гранде. Вероятнее всего, он этого не сделает.

Кредо считал, что те деньги, которые он истратил на спасение Бишопа от расстрела и на ремонт и покупку необходимых деталей, были вполне достаточной оплатой. В сущности он был прав.

Бишоп наблюдал за Кончитой, которая преклонила колени перед примитивным алтарем. Потом она зажгла очередную свечу, вероятно, за спасение своей сестры.

Бишоп оттолкнул свой стул и вышел из «кантита» с пальмовой крышей, потом пересек поле и подошел к дереву, под которым его ждал «утенок». Итак, сейчас он узнает, работают ли моторы нормально. Он подложил клинья под колеса и сел в кресло.

Включил первый мотор. Он работал так же, как в Коралио… Но мотор № 2 чихал и захлебывался, как старый танцор, преследующий свою утраченную молодость. № 3 вздохнул и отказался работать.

Поток пота потек по лицу Бишопа и стал капать на штурвал. Он посмотрел наружу. Под носом самолета расположилась маленькая группа: «германец» и «Кукарача» откровенно издевались. У Кредо и дона Диего был сумрачный вид. Гуарес и маленькая индианка были просто заинтересованы. Бишоп не видел Кончиты. Потом он услышал позади себя шорох и, оглянувшись, увидел, что она стоит перед его кабиной. Спокойным голосом она спросила: