Роберт Стивенсон - Бриллиант раджи

На Джоне Ванделере была надета дорожная меховая шапочка с наушниками, так что он не мог ровно ничего слышать при грохоте курьерского поезда, а видеть мистера Ролльса он тоже не мог, потому что был слишком занят и сидел с наклоненной головой. Он так и не поднял головы и продолжал свое довольно странное занятие. Между ногами у него стояла шляпная картонка, в одной руке он держал рукав своего верхнего пальто, а в другой огромный нож, которым подпарывал подкладку рукава. Мистеру Ролльсу приходилось читать, что некоторые носят деньги в поясах, но не случалось ни разу видеть, как это делается. А то, что представилось в эту минуту его глазам, было еще страннее, потому что, как оказалось, Джон Ванделер носил у себя в рукавах за подкладкой бриллианты. Молодой человек видел, как он выкладывает из рукава в картонку сверкающие бриллианты один за другим.

Он стоял пригвожденный к месту и следил за странной работой своего попутчика. Бриллианты были по большей части мелкие и ничего особенного собой не представляли. Но вот Джон Ванделер чем-то затруднился, видимо, он тащил из-под подкладки большую вещь. Вещь оказалась огромной бриллиантовой диадемой, которую он несколько секунд осматривал, прежде чем положить вместе с другими в картонку от шляпы. Эта диадема объяснила мистеру Ролльсу все. Он сейчас же по описанию узнал в ней вещь из числа украденных У Гарри Гартлея оборванцем. Ошибиться было нельзя, ее именно так описывал ему сыскной чиновник. Рубиновые звезды, в середине крупный изумруд, несколько полумесяцев между ними, грушевидные подвески с отдельным камнем каждый, составлявшие главную ценность диадемы леди Ванделер.

Мистер Ролльс почувствовал огромное облегчение. Диктатор оказывался замешанным в это дело не меньше, чем он. В порыве радости у викария вырвался глубокий вздох, а так как в груди у него давно уже было стеснение, а в горле пересохло, то за вздохом последовал кашель.

Мистер Ванделер поднял глаза. Его лицо исказилось. Глаза широко раскрылись, нижняя челюсть отвисла от удивления и отчасти от злости. Инстинктивно он набросил на картонку пальто. С полминуты оба смотрели молча друг на друга, но этого промежутка было довольно для мистера Ролльса. Он был из числа тех, которые в опасности умеют быстро решать, и первый нарушил молчание.

— Прошу прощения, — сказал он.

Диктатор слегка вздрогнул и, когда он заговорил, голос у него был хриплый.

— Что вам здесь нужно? — спросил он.

— У меня особенная любовь к бриллиантам, — отвечал мистер Ролльс с полнейшим самообладанием. — Двум знатокам следует быть знакомыми между собой. У меня есть тоже собственная вещичка, которая, быть может, послужит мне вместо рекомендации.

С этими словами он преспокойно вынул из кармана футляр, наскоро показал диктатору «бриллиант раджи» и спрятал опять.

— Это принадлежало вашему брату, — прибавил он.

Джон Ванделер продолжал на него глядеть с выражением тягостного изумления, но ничего не сказал и не пошевелился.

— Я с удовольствием вижу, — продолжал молодой пастор, — что у нас с вами бриллианты из одной и той же коллекции.

Диктатор был вне себя от неожиданности.

— Извините, — сказал он, — я теперь вижу, что становлюсь стар. К подобным случайностям я совсем не приготовлен. Но скажите, вы, если я не ошибаюсь, лицо духовное?

— Да, я принадлежу к духовному сословию, — ответил мистер Ролльс.

— Извините меня, — продолжал Ванделер, — извините, молодой человек. Я вижу, вы не трус, но нужно сперва посмотреть, не безумец ли вы. — Он прислонился спиной к дивану. — Познакомьте меня с некоторыми подробностями. Я должен их знать. Скажите, например, что вас побудило действовать с таким удивительным бесстыдством?

— Побудило — совершенное незнание практической жизни, — отвечал клерджимен.

— Буду очень рад в этом убедиться, — сказал Ванделер.

Тогда мистер Ролльс рассказал ему всю историю своей связи с бриллиантом раджи, от той минуты, как он нашел бриллиант в саду Рэберна, и до своего отъезда из Лондона в «летучем шотландце» [1] Так называют иногда экспресс между Лондоном и Эдинбургом (прим. перев.) . . К этому он прибавил краткое описание своих дум и чувств во время пути и закончил такими словами:

— Когда я узнал диадему, я понял, что мы с вами находимся в совершенно одинаковом положении перед обществом, и это внушило мне небезосновательную надежду, что мы с вами можем вступить в союз для того, чтобы сообща побороть разные затруднения. Для вас реализоровать этот бриллиант ничего почти не составит, при вашей великой опытности, а для меня это почти невозможно. Разбивать бриллиант на части будет, пожалуй, очень убыточно, да я и не сумею этого хорошенько сделать. Лучше же я вам уплачу за ваше содействие какое хотите вознаграждение… Виноват, может быть, я не так говорю… Я совершенно не знаю, как поступают в подобных случаях. У каждого свои способности и своя практика. Я могу вас хорошо окрестить, хорошо обвенчать, но в таких делах…

— Я вовсе не желаю вам льстить, — заметил Ванделер, — но, ей-богу же, у вас замечательное природное расположение к преступной жизни. У вас в этом отношении гораздо больше разных совершенств, чем вы сами думаете. Много я встречал мошенников в разных частях света, но такого бесстыжего, неспособного краснеть, не встречал ни разу. Радуйтесь, мистер Ролльс, вы напали на настоящую свою дорогу! Что касается помощи вам, то я к вашим услугам. Распоряжайтесь мною, как хотите. В Эдинбурге у меня дело будет только на один день, так — маленькое поручение от брата. Как только я его сделаю, я уеду обратно в Париж, где обыкновенно живу. Если угодно, поедемте туда вместе, и не пройдет месяца, как я обделаю ваше маленькое дельце в совершенстве.

(На этом месте, вопреки всем правилам искусства, арабский автор обрывает свой «Рассказ о молодом человеке духовного сана». Я очень осуждаю такую манеру и очень жалею, что автор к ней прибег, но ничего не могу сделать: я должен придерживаться оригинала и, прежде чем доскажу до конца о приключениях мистера Ролльса, передам читателям «Повесть о доме с зелеными ставнями»).

Фрэнсис Скримджиэр служил чиновником шотландского банка в Эдинбурге. Ему было двадцать пять лет. Жизнь он вел спокойную, почтенную, тихо семейную. Мать его умерла, еще когда он был молод, но его отец, человек здравомыслящий и честный, дал ему превосходное школьное образование и развил в нем привычку к порядку и умеренности. Фрэнсис служил усердно, отдавался своему делу всей душой. Субботняя прогулка, обед дома в семье, ежегодно двухнедельная поездка в шотландские горы или на континент — таковы были его главнейшие развлечения. Начальство любило и ценило его с каждым днем все больше и больше, он получал уже двести фунтов в год жалованья и имел в виду дослужиться напоследок до места с вдвое большим окладом. Мало было молодых людей таких дельных, веселых, всем довольных и трудолюбивых, как Фрэнсис Скримджиэр. Иногда по вечерам он играл на флейте, чтобы доставить удовольствие отцу, которого он очень уважал за его душевные качества.