Елена Колина - Не без вранья

Ей все-таки сделали эту операцию, но Лиля так упрямо хотела остаться самой собой, а не зашитой девственницей, что, как только ей сняли швы, она снова лишила себя девственности. Сама, пальцем! Это вроде бы неприличные гинекологические подробности, но на самом деле нет, это не гинекологические подробности, а ее независимый характер — Лиля очень сильно злилась на то, что мама и врач приняли решение за нее.

Но кое-кто все же принял решение за нее — природа. У нее никогда не будет детей. Сначала Лиля, наверное, радовалась, что ей не нужно больше думать об этом, бояться, делать аборты. Подумала: «Вот и хорошо, что так случилось» и еще: «А мне и не надо». Лиля могла бы задуматься: а вдруг потом, когда она вырастет, она захочет иметь ребенка?.. Но она не собиралась стонать: «ах, как ужасно…» или «вот если бы…», потому что она настроена на счастье во что бы то ни стало.

Лиля — плохая девочка. Хорошие девочки не делают аборт в пятнадцать лет, не теряют девственность на уроке, не кокетничают со взрослыми мужчинами. Хорошие девочки тихо сидят, опустив глазки, и всего боятся. Они тоже всего очень хотят — и любви, и страсти, и чтобы на коленях умоляли о поцелуе, и на руках отнесли в ванну с лепестками роз. Но они боятся мамы, беременности, боятся, что их осудят и выгонят из школы. Вот Лиля, она смелая, и ей все интересно: и люди, и любовь. Вокруг нее такое мужское безумие, такой сумасшедший успех, потому что она сама ищет успех, не сидит на месте. Лиля со своими жаркими глазами и затягивающей улыбкой страстно хочет каждую минуту нравиться всем: мужчинам, женщинам, детям. И знает самые важные секреты.

Важные секреты такие:

Как быть главной. Нужно сказать человеку: если ты не послушаешься меня, не будешь выполнять мои приказания, я тебя — крэкс! — и превращу в жабу! Тогда этот человек, предположительно будущая жаба, будет от тебя зависеть и любить тебя. Самое главное — не обращать внимания на чувства другого человека, и он за это будет очень сильно тебя любить, а что ему еще остается?

Как быть счастливой. Если человек не собирается страдать, он и не будет. Если к человеку приходит какой-нибудь страшный ужас, ему нужно как-нибудь назвать свой ужас, чтобы не было страшно, и не думать все время, что это страшный ужас. Например, можно назвать свой ужас «у тебя никогда не будет детей» — «вот и хорошо, что так случилось» или «а мне и не надо». Это лучше, чем плакать и расстраиваться и чтобы жалели. Из того, что назначено судьбой, можно сделать хорошее, а можно плохое, это уж как человек сам захочет.

За это сочинение я поставила себе пятерку с минусом. Пятерку за то, что я уже тогда догадалась, что никакой тайны очарования нет. Нельзя попросить в аптеке: «Мне, пожалуйста, курс очарования. Нет-нет, не в виде уколов, уколов я боюсь, мне в таблетках». Тайны очарования нет, а есть очарование Лилиной необыкновенно сильной личности. А минус за плохо скрытую зависть.

Нет, все-таки поставлю себе пятерку без минуса: Лиле все завидуют, не я одна… А. А. сказала, что Лиля крашеная, истасканная и наглая, — это зависть! После этого у Лили было еще три мужа и сто романов!

Кстати, А. А., которая сказала, что Лиля истасканная, — это Анна Андреевна. Ахматова. Не думайте, что Ахматова это сказала мне. Что я сумасшедшая и подростком слышала голоса или на уроках путешествовала во времени и вела беседы со знаменитыми людьми. Просто я с ними выросла.

…Лиля родилась в 1891 году. Евреям тогда разрешалось жить только в черте оседлости, то есть в маленьких местечках. А жить в больших городах можно было только избранным — купцам первой гильдии или людям с университетскими дипломами. Лилин отец был юрист, присяжный поверенный, поэтому его семья и жила в Москве. Отец Лили как раз и был адвокатом по «еврейским делам», занимался получением разрешений евреям жить в столице. Иногда случалось, что евреи-юристы принимали православие для того, чтобы их карьера могла развиваться, но перемена религии ради карьеры была таким… сомнительным делом. Это была как будто рваная рана. Бабушки и дедушки — иудейского вероисповедания, родители — христиане, так что дети в таких семьях не понимали, кто же они на самом деле. Но Лилин отец и карьеру сделал, и от веры своих предков не отказался, так что у Лили не было никаких ран, у нее все было просто замечательно. Хорошо, что мы с Лилей не знакомы! Я вела бы себя с ней глупо — улыбалась безостановочно и кивала неловко, как будто я из дерева.

…Я с ними выросла: с Лилей Брик, Маяковским, Ахматовой, Осипом Бриком и другими… Бабуля, которая «любит Лилю больше, чем меня», была известная маяковедка, ведала Маяковским. Она могла сказать за завтраком, не поднимая глаз от своих бумаг: «Представляешь, Ахматова говорит…» или «Лиля утверждает, что…». Вот мне и казалось, что Ахматова сидит с нами за завтраком и ест яйцо, что все они рядом, живые. И на памятник Маяковскому я поглядывала с чувством своей к нему причастности, как будто он мне немного родственник.

Как интеллигентный человек бабуля не лезла в чужую постель, ее не волновало, «как там у них все было», в этом знаменитом любовном треугольнике «Маяковский, Лиля Брик и Осип Брик», кто с кем спал и как, по очереди или у них была любовь втроем. Ее волновало, кого из своих мужчин Лиля любила, а кем просто пользовалась. Бабуля винила Лилю в том, что один из ее мужчин слишком сильно ее любил. Бабуля говорила о Маяковском с полным правом и подробным любовным знанием, как домашние хозяйки говорят о своем хозяйстве, и ей было обидно, что Лилины желания казались ему непреложным законом, что он не смел ее ослушаться, говорил: если Лиля прикажет ночью босиком идти в Большой театр, значит, надо идти, если Лиля скажет, что шкаф стоит на потолке, значит, шкаф стоит на потолке. Бабуля ведала Маяковским по профессии, а Лиля — по небесному предписанию. И каким бы смешным это ни показалось со стороны, бабуля ревновала «своего» Маяковского к Лиле. О Лиле она говорила беспрестанно — ревниво, обиженно и восхищенно, и получалось, что мы как будто жили втроем.

Я была влюблена в Маяковского, влюблена в памятник, в фотографии, стихи, влюблена в любовь и ненавидела Лилю, но все, что ненавидишь, притягивает, и уже сам не понимаешь, ненавидишь или восхищаешься, — это было уже не важно. Важно, что я думала о ней — она была мой тайный враг и тайная подруга, более реальная в моей жизни, чем подружка за партой. Я ей завидовала и была в нее влюблена, и, когда бабуля слишком сильно ее ругала, я говорила про себя: «Ну и что?!». «Ну и что?!» — самый сильный аргумент, если любишь. Казалось бы, что мне за дело до людей, которых давно нет на свете? Но в тринадцать лет до всего дело больше, чем до себя. Я была влюблена в Маяковского, в Лилю — что тут странного? Маяковский уж точно лучше мальчиков из класса, Лиля интереснее моих подружек.