Рут Ренделл - Демон в моих глазах

В ноябре кончался срок, который Антони дал Хелен на размышление и принятие решения. Теперь ноябрь был уже не за горами, и он должен был звонить Хелен в среду, 30 октября. Письмо, которое Антони получил во вторник, было посвящено на этот раз не страданиям Роджера, а их с Хелен чувствам. В письме она писала о своей любви и вспоминала о том, как они занимались любовью, поэтому когда он читал его, то почувствовал напряжение внизу живота, которое обычно появляется при воспоминании о каком-то одном, особенном соитии. Понимая это, он решил, что в телефонном разговоре обязательно вспомнит о том разе, чтобы усилить давление на женщину. Именно из-за этого Антони не хотел, чтобы его разговор услышала Ли-Ли Чан, или семейка Котовски, или новый жилец, которого он мельком видел один или два раза. Почему бы не попросить у Линтии Карвил разрешения воспользоваться ее телефоном? Это может дать ему двойной выигрыш. Во-первых, полное уединение, а во-вторых, подобная просьба, которую надо будет объяснить, что, несомненно, приведет к обсуждению его отношений с Хелен, сможет укрепить зарождающуюся дружбу между ним и Линтией.

Однако ситуация вновь изменилась к 29 октября. Антони выудил из-под горы официальных писем, пришедших на имя Уинстона Мервина, письмо Хелен и распечатал его только для того, чтобы очень сильно расстроиться.

Когда ты позвонишь мне в среду, ты будешь, я знаю, требовать от меня ответа. Тони, я еще не приняла никакого решения. Я просто не могу. Мы с Роджером провели ужасный уик-энд. Он вдруг начал задавать мне вопросы о том, что я делала в те две недели, когда он ездил в Штаты в июне. Раньше я говорила ему, что одни выходные провела у своей сестры. Боюсь, что он узнал от моего шурина, что я к ним не приезжала. Он сильно угрожал, бесновался и дулся на меня, однако вечером впал в патетику и пришел в мою комнату после того, как я легла. И снова стал изливать на меня все свои беды: говорить о том, как он мечтал, чтобы я вышла за него замуж, как он семь лет добивался этого – что само по себе глупость, так как я не так стара, – и как он не перенесет, если я вычеркну его из своей жизни. Тони, это продолжалось много часов. Я понимаю, что это шантаж, но ведь большинство людей на него поддается, правда?

Антони почувствовал облегчение, что не успел переговорить с Линтией. Может быть, стоит лучше перестраховаться? А почему нет? Девушка из Вест-Индии казалась ему сейчас более привлекательной, чем когда-либо, даже больше, чем во время того ланча, который они втроем, вместе с Лероем, съели в прошлую субботу, когда все вместе встретились в Ассоциации жильцов после сбора древесины. А если – и все к этому, по-видимому, идет – ему предпочтут этого метко стреляющего барана и он потеряет Хелен?.. Может быть, в этом случае не стоит рисковать своими отношениями с Линтией – уж ее-то мужа нигде поблизости не видно. Ей ведь может и не понравится, что ее выбрали в качестве замены, как опцию, так сказать…

С горечью Антони подумал, что теперь ему все равно, кто сможет услышать его разговор с Хелен. Одно он знал точно – этот разговор не услышит Веста Котовски, которая пронеслась мимо него в длинном черном платье с капюшоном, когда он поднимался по ступенькам станции метро. Антони зашел в табачный киоск и купил коробку спичек, протянув фунтовую бумажку. На сдачу он получил кучу десятипенсовых монеток, которые нужны были для телефона. И ему наверняка понадобится вся эта куча до последнего пенса.

Чувствовалось, что Хелен нервничает, когда сняла трубку, но это все-таки был ее голос, который он не слышал целый месяц, поэтому Антони мгновенно забыл про свой гнев. Этот голос был таким мягким, нежным и завораживающим. Антони сразу вспомнил губы, которые произносили эти слова – нижняя губа была слегка надута, поэтому рот имел форму сердечка, – и позволил Хелен говорить, не прерывая ее, весь погруженный в воспоминания об этих губах.

Затем он наконец вспомнил, насколько важен для них был этот разговор и о том, что он должен ей сказать.

– Я получил твое письмо.

– Сильно рассердился?

– Ну конечно, Хелен. А ты как думаешь? Я сыт всем этим по горло. Кажется, что я уже готов согласиться даже с тем, что ты предпочтешь мне Роджера. Наверное, ты была права, когда писала в одном из своих писем, что рано или поздно мы забудем друг друга. Но я не могу больше находиться в подвешенном…

Антони замолчал. Дверь квартиры Котовски открылась, и оттуда появился Брайан. Он стал делать Антони сигналы, показывая, как подносит воображаемый стакан ко рту.

– Не могу! – рявкнул Антони. – Как-нибудь в другой раз.

– Тони, что ты сказал? – прошептала Хелен.

– Это я не тебе. Телефон находится на виду у всех. О, черт побери! – воскликнул он, услышав короткие гудки – телефон требовал новой порции монет. – Хелен, ты не могла бы перезвонить мне? Я дам тебе номер…

– Нет, пожалуйста, – прервала она его, и в ее голосе звучал неподдельный страх. – Мне ведь придется объяснять, откуда взялся этот счет!

– Так ты собираешься все еще быть там, когда придет этот чертов счет? – спросил он после короткой паузы.

– Тони, я ничего не знаю ! Я подумала, что ты мог бы приехать на Рождество, остановился бы в гостинице, и мы бы смогли увидеться, и все еще раз обговорить, и я бы смогла объяснить тебе, как сложно…

– Ну нет! Только не это! – взорвался Антони. – Приехать на неделю и увидеть тебя минут на пятнадцать, ну, от силы на один вечер, когда тебе удастся сбежать из этой твоей тюрьмы? А потом, может быть, на Пасху? А потом, если повезет, летом? Пока ты все еще колеблешься, а я все еще пытаюсь понять? Ну нет, Хелен, я не собираюсь быть ручной болонкой замужней женщины.

Гудки раздались снова. Он вставил следующую порцию монеток.

– У меня мелочь заканчивается.

– Я люблю тебя, и ты должен это знать.

– Нет, я этого не знаю. И, пожалуйста, прекрати плакать – это очень важно. Твое следующее письмо будет очень важным для нас; может быть, это будет самым важным письмом из всех, которые ты когда-либо писала. Если ты приедешь ко мне, то я найду нам квартиру и буду о тебе заботиться. И тебе не надо будет бояться Роджера, потому что я буду с тобой. Роджер разведется с тобой, когда поймет, что у него нет шансов, и мы поженимся. Но ты должна понять, что следующее письмо – это твой последний шанс. Я сыт всем этим по горло. Мне надоело, что меня пинают, как собачонку, и мое терпение не безгранично. – Ярость заставляла его говорить все быстрее – ярость и то, что он боялся, что опять раздадутся эти короткие гудки. – Не забывай, что в мире существуют и другие женщины. И когда ты говоришь мне, что боишься, если твой муж увидит счет, который придет через три месяца, то все это начинает напоминать мне французский фарс. Я начинаю думать, что мы уже опоздали.