Мэри Кей - Смерть в Занзибаре

Миллисент похоронили под вечер, присутствовала вся домашняя компания, за исключением Амальфи, которая сослалась на головную боль и добавила, что в любом случае у нее аллергия к похоронам.

Процедура оказалась довольно короткой, а для Дэни к тому же трагичной. Не потому, что она как-то особенно хорошо относилась к мисс Бейтс, которая была для нее человеком почти чужим, а потому что она не в состоянии была забыть, что Миллисент Бейтс терпеть не могла все восточное и так не любила Восток. И теперь она уже никогда его не покинет. Чужая и одинокая, она вынуждена будет лежать в этой чужеземной горячей почве, под звуки волн и торговых ветров, под шелест пальм, вплоть до самого Страшного Суда. Бедная мисс Бейтс, которая так глубоко вросла в жизнь маленького английского городка и которая так не хотела ехать в Занзибар.

Компания, собравшаяся на обед в этот вечер, была молчаливой и подавленной. После обеда они вышли на террасу, сели там и вели бессвязную беседу, и никто даже не предложил потанцевать.

Появилась и Амальфи, придя в себя от своей головной боли; из почтения к памяти мисс Бейтс она надела обманчиво простое платье из черного шифона, которое придало ей вид хрупкий и задумчивый и по контрасту заставило ее белую кожу выглядеть еще белее.

И Лоррейн, и Гасси обе тоже были в черном. По-видимому, по той же причине. А поскольку у Дэви не было черного платья (ибо тетя Гарриет придерживалась глубокого убеждения, что черное молодым не к лицу), она надела то же самое серое с аппликацией из магнолий, которое было на ней накануне вечером. И как раз тогда, когда Абдурахман, старший лакей, убирал кофейные чашки и бокалы для ликера, а Найджел томно осведомлялся, не склонен ли кто-либо сыграть партию в бридж, она случайно сунула руку в один из широких карманов, которыми была декорирована юбка, и нащупала скомканный листок бумаги.

Дэни вытащила его и стала рассматривать с легким изумлением, удивляясь, как он туда попал. Это была половина листа почтовой бумаги, неровно оборванная с одного края, и, расправив складки, она придвинула его так, чтобы лунный свет падал на листок, и прочла несколько отпечатанных на машинке слов, вначале совсем не осознавая их смысла.

«Не могла бы я поговорить с вами. У меня серьезные проблемы, и мне нужен ваш совет. Не будете ли вы так любезны встретиться со мной после половины первого, поскольку дело у меня скорее личного характера, и мне бы не хотелось, чтобы о нем узнали другие. Моя комната прямо под вашей, и я буду ждать вас.

Пожалуйста, придите. А.К.»

«Какого дьявола?…» – подумала Дэни, разглядывая бумагу, нахмурив брови. Она перевернула ее, но на другой стороне ничего больше не было. Написавший записку, возможно, хотел что-то еще добавить, но передумал и выбросил ее. Но как она попала в ее карман и когда?

И тут, с таким же внезапным потрясением, как если бы кто-то поступил с ней так же, как Амальфи поступила с бившейся в истерике Гасси, плеснув ей в лицо ледяной водой, она вспомнила…

Это был тот самый листок бумаги, который упал ей на юбку, когда она стояла на коленях у тела Миллисент прошлой ночью, и который она, не думая, скомкала и сунула в карман. Но это было и нечто большее. Это было доказательство убийства.

В голове ее, словно граммофонная пластинка, крутился фрагмент разговора прошлым вечером: «Что третье?» – «Конечно убийство, дорогая. Бог троицу любит…» Вот и получилась троица. И еще покушение на четвертое – на ее убийство. Потому что записка была и закончена, и подписана. Она была напечатана на ее пишущей машинке – машинке мисс Китчелл и подписана ее инициалами – инициалами мисс Китчелл. И если бы ее нашли…

Давящая смесь тошноты и ледяного страха охватила Дэни, приглушив лунный свет и звуки обычных небрежных голосов. Она словно попала в ужасную липкую паутину, и, как бы она ни крутилась и ни дергалась, ей из нее не вырваться, потому что всегда найдется еще одна нить, поджидающая ее, чтобы мягко и пугающе обвиться вокруг нее, до тех пор, пока она не окажется спеленатой и беспомощной.

Ее охватила истерия, желание вскочить на ноги и кричать, кричать и кричать, как это делала Гасси. Пробежать по террасе сквозь лунный свет на белую пыльную дорогу и продолжать бежать, пока не свалится. Она подавила это желание, впившись ногтями в ладони и закусив губы до крови. И тогда из тумана появилась рука и накрыла ее руки. Рука из плоти и крови, твердая и реальная в зыбкой нереальности, рука, успокоившая кружащийся мир и вернувшая ей в какой-то мере рассудок.

Туман рассеялся, и луна снова ярко светила, а перед ней стоял Лэш, своим телом загораживая ее от остальных семи сидящих на террасе.

Он сказал:

– Пойдемте прогуляемся по пляжу. У меня не было возможности обменяться с вами хотя бы словом за целый день, а мне хотелось бы обсудить с вами пару вещей. Вы меня извините, Лоррейн?

Он не стал дожидаться разрешения, а, подняв Дэни на ноги, просунул ее руку себе под руку и, крепко держа ее, повел через террасу, а затем вниз по лестнице в чернильно-черную тень под деревьями сада, где начал говорить о делах и об именах, которые были ей совершенно неизвестны; продолжая этот разговор, они прошли по темной, полной аромата цветов дорожке и, выйдя из сада через дверь в обращенной к морю стене, направились по крутой каменистой тропинке к берегу.

Пляж был совершенно пуст, ничто на нем не двигалось, если не считать тихого шелеста прилива и множества маленьких крабов, сновавших, словно привидения, туда и обратно, столь же бесшумно, как мотыльки. С каждого конца пляжа стояли скалы: высокие утесы из изъеденных ветрами и размываемых водой кораллов, которые темнели на фоне залитого лунным светом неба, отбрасывая остроконечные тени на белый песок. Но Лэш обошел их и, выйдя на открытый пляж, остановился рядом с границей прилива, где никто не мог бы подойди к ним незамеченным и подслушать их.

Ослабив хватку вокруг Дэниной ладони, он повернул ее к себе лицом, но не понизил голоса и не сделал какой-либо попытки изменить его звучание, так что кто-то, кто наблюдал бы за ними из тени, мог предположить, что он просто продолжает тот разговор, который он начал в саду.

– Что случилось, солнышко? Что было на этой бумаге? Кто-то написал вам анонимное письмо?

Дэни без слова протянула ему записку и увидела, как его черты становятся жесткими и незнакомыми по мере того, как он ее читал.

Спустя несколько мгновений он сказал совсем тихо:

– Кто-то подложил ее вам в карман?

– Нет, – ответила Дэни шепотом. – Я нашла ее вчера ночью. Она была на веранде… около… рядом с мисс Бейтс. Она, видимо, держала ее в руке, когда… Я сунула ее в карман и даже не вспоминала до того… до того, как сейчас почувствовала ее и вынула, и… прочла.