Варвара Синицына - Муза и генерал

Не прекращая петь, Муза оставляет рояль на попечение генерала и направляется к центру сцены, вдохновенно дирижируя поющим электоратом. Вверху над ней, как символ венценосности, горит сотней лампочек огромная восьмиярусная люстра. Словно понимая это, Муза Пегасовна нет-нет, да и бросает взгляд под самый потолок.

Я только успеваю подумать, что Муза, прочувствовав ситуацию, складывающуюся в пользу генерала, уже позирует для фото- и кинокамер, фиксирующих победу, потому и голову задирает: ведь именно такой ракурс наиболее выгодно отражает шею и другие коварные места женской наружности как светящаяся громадина поползла вниз.

Нет, люстра не рухнула, не вломилась в сцену и размахивающую руками Музу, не взорвалась на глазах онемевшего зала гирляндой осколков. Она медленно, с точностью снайпера сжимала пространство между собой и Музой, стоящей на ее пути.

И так же медленно, словно угроза нависла не только над Музой, истлела песня, лишь генерал продолжал бить по клавишам. И от этого все происходящее за его спиной наполнялось ужасом. Кто-то сдавленно ойкнул. Генерал обернулся. В безмолвии, словно это не лучший дворец города, а пустыня, лишь раздавался скрип троса, скрип отчетливый, до зябких мурашек; трос скрипел, быстрее и быстрее раскачивая люстру и повергая ее вниз.

И когда сноп света, направленный падающей восьмиярусной кометой, сжался до маленького круга, за пределами которого - тьма, а внутри уже едва помещалась Муза, когда круг вот-вот разрешится точкой, генерал бросился, опрокинув стул, - как-то неловко, спиной, но отчаянно - к Музе в красном полыхающем костюме, чарующей и трагической от близости опасного светила, и вытолкнул ее из опаленного круга.

От последовавшего за его резким броском режущего стеклянного грохота я в ужасе закрываю лицо ладонями, Лелик прижимает меня к своему плечу. Я не хочу открывать глаза, я не хочу видеть, что стало с Музой Пегасовной и генералом после того, как на них упала люстра.

- Вака, ты что? Вот дурочка! - трясет меня Лелик, отнимая мои руки от лица. - Вака, открой личико, все живы.

По тому, как он нервно смеется и совершенно необоснованно целует меня то в макушку, то в лоб, я понимаю: Лелик напуган не меньше меня.

Люстра теперь мирно качается на тросе у самой сцены, на излете, но все же она пометила лоб того, кто метит в губернаторы. С перевязанной бинтом, на котором проступает кровь, головой генерал - герой всех героических эпосов, да и только.

Сцена уже заполнена людьми, Муза Пегасовна принимает комплименты по поводу ее самообладания под падающей люстрой, генералу оказана первая медицинская помощь. И вместе - восторги всех и каждого. Нет в зале ни одного равнодушного, неспособного оценить поступок настоящего мужчины Тимофея Чуранова, спасшего на глазах у всего честного народа любимую женщину Музу Пегасовну.

Безоглядно и доверчиво, словно под Новый год, люди верят в любовь и благородство. Невесть откуда на сцене появляются ящики с водкой, и все как одна семья, все как родные, плача и смеясь одновременно, поднимают тосты, главный из которых "Горько!", и уж потом - "За губернатора".

Сквозь праздничность толпы, будто сегодня новогодний карнавал, мы с Леликом протискиваемся к Музе и генералу. Кармен с энтузиазмом целует нас, генерал наполняет стаканы водкой.

- За люстру! - произношу я тост. - Если б ее не было, то следовало бы придумать.

- Тогда за газировку, которой ты меня окатила. - Генерал трогательно обнимает Музу за плечи.

- Что газировка! - снисходительно говорю я. - Это не случайность, там было все выверено до мелочей и проведено в жизнь лично мною.

Генерал отстраняется от Музы и довольно подозрительно пялится на нее.

- Что-то не так? - спрашивает Муза, заботливо поправляя бинт на его голове. - Болит, Тима?

- Муза, если б ты не стояла там, куда летела эта дура, я бы подумал, что ты подпилила трос, - несколько обескураженно, однако с хитрым прищуром заявляет генерал.

Как институтка, пойманная со шпаргалкой, Муза выдыхает горячо и обиженно:

- За кого ты меня принимаешь?

- За тетку этой журналюги, - кивая на меня, не верит генерал.

И следует признать - обоснованно. О, я знаю эту ее горячность, я знаю, когда Муза Пегасовна сама честность и благородство. Только при полном отсутствии и того и другого. Привстав на цыпочки, через плечи и головы я смотрю на люстру, вокруг которой суетятся рабочие. Черт возьми, как Муза сумела ее оторвать от потолка и приблизить к сцене? Может, методом гипноза? А что, с нее станется!

Я легко, без лишней аффектации подношу сжатую в кулак ладонь к самому лицу генерала и раскрываю пальцы.

- Вот.

На ладони покоится рубль Константина. Настоящий.

- Откуда он у тебя? - Взяв монету, генерал пристально рассматривает ее.

Я не хочу отвечать на его вопрос и посему немедленно перехожу к следующему пункту.

- Можете не сомневаться, ваша.

- Муза, ты только посмотри, что принесла Варвара.

Обняв Кармен за плечи, генерал поясняет:

- Это очень редкая монета, рубль Константина, их было отчеканено всего семь штук.

Водрузив на нос извлеченные из сумочки очки, Муза Пегасовна повернувшись к свету, изучает рубль.

- Неужели только семь? Это же раритет, антиквариат, культурная ценность мирового масштаба! Рубль, чей ты сказал?..

- Константина, - говорит генерал.

- Везет же этому Константину, - тускнеет Муза Пегасовна.

- У меня был когда-то такой рубль, тетка оставила. Очень похож, задумчиво произносит генерал и, словно встряхнувшись, обращается к Музе: - А Константин - один из несостоявшихся царей, я тебе потом расскажу. Между прочим, очки тебе к лицу, ты в них похожа на гимназистку.

Смущаясь, Муза Пегасовна поглубже усаживает очки на переносицу, но из контекста выхватывает реплику про тетку.

- И какая тетка делает тебе такие подарки?

- Сводная сестра моей матери, - хохочет генерал, нежно сжимая Музину ладонь. - Все называли ее Лили, я тоже. Ее дед был резчиком монетного двора в Петербурге. Семья считала, что у Лили в голове ветер: я думаю, они ошибались: там был ураган. Девчонкой она отморозила пальцы на ногах во время похорон Ленина и до старости заплетала косы. Страшно стеснялась своей хромоты и очень хотела выйти замуж. Так и прожила всю жизнь старой девой. Меня Лили обожала. Между прочим, рубль она стащила у своего папеньки хотела отдать на нужды революции, но после ампутации пальцев разочаровалась и в революции.

Радуясь тому, что генерал увлечен хроникой своей семьи, я делаю шаг в сторону, но Лелик, читающий на аверсе через плечо Музы Пегасовны, хватает меня за рукав.

- 1825 год. И сколько он сегодня стоит?

- Дорого стоит. Иногда такую цену заломят... - отвечает генерал. Оказалось, за него можно продать друга, честь. У тебя минус?