Маргарет Миллар - Совсем как ангел

— Сейчас такой период, — мягко добавил он, — когда ты невольно все время сравниваешь меня с О'Горманом. И не в мою пользу.

— Неправда.

— Правда, правда. А еще ты будешь взвиваться, когда дети обидятся на меня, если я вынужден буду проявить строгость — я, мол, так поступаю, потому что они не мои. Вообще поводов для ссор хватит — взять хотя бы денежные проблемы…

— Не продолжай, — она прижала кончики пальцев к его губам. — Я уже думала обо всем этом, Джо.

— Тогда хорошо. Значит, мы оба знаем, что так может быть. Нельзя жениться с закрытыми глазами. Почему ты колеблешься?

— Не хочу совершить еще одну ошибку.

— Ты считаешь, что О'Горман был ошибкой?

— Да.

— В самом деле или просто потому, что думаешь, мне будет приятно это услышать?

— В самом деле — Он почувствовал, как ее плечи под его руками вдруг напряглись. — Наше замужество состоялось по моей инициативе, не по его. Потребность свить свое гнездо оказалась у меня настолько сильной, что заглушила здравый смысл. Я вышла замуж за Патрика для того, чтобы создать семью. Он на мне женился затем, чтобы… ну… было, наверное, много причин, но основная — у него просто не хватило сил мне противиться или меня огорчить. Теперь, зная, что он мертв, я могу объективно судить не Только его, но и себя. Основной недостаток нашего брака был в слишком сильной зависимости друг от друга. Он зависел от меня, а я была связана его зависимостью. Неудивительно, что он так любил птиц, должно быть, и себя частенько ощущал птицей в клетке… Так что случилось, Джо?

— Ничего.

— Нет, что-то произошло, я чувствую. Пожалуйста, скажи мне.

— Не могу. Во всяком случае не сейчас.

— Хорошо, — беспечно кивнула она. — Как-нибудь в другой раз.

Он многое бы отдал за то, чтобы этот другой раз наступил как можно позже, но знал, что так не получится.

— Я сейчас сварю кофе, — предложил Куинн. — Выпьешь чашечку?

— Нет, спасибо. Если нам надо к четырем быть в Лос-Анджелесе, лучше выехать сейчас же.

— Нам?

— Не для того же я сюда приехала, чтобы видеть тебя каких-нибудь десять минут.

— Слушай, Марта…

— Выслушать-то я тебя выслушаю, но предупреждаю — ничего не услышу. И не пытайся поставить меня по стойке смирно.

— Не в том дело. Звонок Кармы меня удивил. Я не знаю, в чем там дело. Может, и ничего особенного — вполне вероятно, ее мать действительно решила что-то ей передать с братом Языком. Но в случае, если все окажется не так просто, я бы предпочел, чтобы тебя рядом не было.

— А я бываю весьма полезна в тех случаях, когда все складывается не так просто.

— Даже если это непосредственно касается тебя?

— Именно тогда, — с горечью кивнула она. — У меня в этом смысле огромный опыт.

— Значит, ты твердо решила поехать со мной?

— Если ты не возражаешь.

— А если возражаю?

— Пожалуйста, не надо. Ну, пожалуйста.

— Я вынужден, — настойчиво сказал он. — Потому что люблю тебя. И хочу уберечь от неприятностей.

— Я думала, мы собираемся бороться с ними вместе, Джо. Или то, о чем ты говорил, было лишь словами?

— Я пытаюсь оградить тебя, Марта, а ты даже не хочешь меня слушать.

— Не бойся за меня. А то я начинаю чувствовать себя каким-то получеловеком — так, должно быть, чувствовал себя О'Горман, когда я начинала за него трястись. Конечно, если ты увидишь, как я перехожу улицу, а на меня мчится автобус — я буду тебе благодарна, если ты меня оттащишь или хотя бы предупредишь. Но здесь… Послушай, это же смешно. Что со мной может случиться, если я подъеду с тобой к Карме? А за девочкой, может быть, надо будет присмотреть — она ведь еще ребенок, и очень испуганный. Не надо обкладывать меня ватой, когда я могу быть реально полезна.

— Ладно, — тяжело вздохнул Куинн, — позвольте вашу руку, мадам. Я помогу вам выбраться из ваты.

— Благодарю вас, сэр. Вы не пожалеете о своем решении.

— Да я и не посмею.

— Ты как-то странно сегодня говоришь, Джо. В чем дело? Что у тебя на уме?

— Ничего особенного, — вздохнул он. — Просто, мне вдруг захотелось, чтобы коробка с ватой, из которой ты так стремишься выбраться, стала чуть побольше. Настолько, чтобы вместить нас обоих.

Он шел по городским улицам, часто останавливаясь и пристально вглядываясь в небо, будто ожидая увидеть кого-нибудь из своих лесных соседей: черно-белый всполох вспархивающего дятла, неяркую синеву хвоста кукушки, суетливо хлопающие крылышки зяблика… Однако на глаза ему попадались лишь случайные воробьи на проводах да голуби на крышах.

В голове у него постепенно зарождалась неясная фантастическая мечта: как было бы замечательно, если бы все горожане внезапно превратились в птиц. Машины на дорогах вдруг навсегда остановились бы, а из их окон выпорхнули бы птицы. А еще — из фабрик, контор, домов, гостиниц, квартир; из дверных проемов, труб, двориков, садов, с тротуаров… Птицы парили бы, скользя в воздухе, хлопая крыльями, пикируя, испуская трели, щебет, крики, свист, в буйстве красок, движений и звуков. И одна из них была бы больше, громче, великолепнее всех остальных. Золотой орел. Он сам.

Видение разрослось, как пузырь, и лопнуло. Машины не останавливались. Люди оставались людьми — такими несчастными, без крыльев, а золотой орел по милости закона притяжения без сил опустился на тротуар.

Слишком давно он не видел людей. Его пугали даже старики, а мимо молодых он старался проскользнуть как можно быстрее, опасаясь, что они начнут насмехаться над его одеянием, бритой головой и босыми ногами. Потом он нечаянно поймал краем глаза свое отражение в окне небольшой бакалейной лавки и понял, что смеяться им не над чем. Он выглядел, как обычный человек. За время, проведенное в лесу, волосы его отросли. Черные с проседью кудри он подстриг в парикмахерской, сбрил там же бороду, затем в магазине готовой одежды купил серый костюм, галстук, белую рубашку и черные кожаные мокасины, немилосердно сжавшие в тисках его отвыкшие от обуви ступни. Больше не было брата Языка — по улицам брел человек без имени, и к его присутствию никто не проявлял ни малейшего интереса. Он был, как говорится, никто, ничто и звать никак. Он вошел в бакалейную лавку и спросил, как пройти на Грингроув-авеню, где жила Карма. Бакалейщица объяснила ему дорогу, не отрывая глаз от газеты.

— Большое спасибо, мадам, — поблагодарил он.

— Угу.

— Теперь я уверен, что смогу ее найти. Жарко сегодня, верно?

— Угу.

— Вы не смогли бы уделить мне несколько минут?

— Счастливо.

— Прошу прощения. Я совсем не хотел вас отвлекать…

— Вы что, глухой? Или иностранец? Счастливо.

— Спасибо.

«Нет, я не глухой и не иностранец. Я большой золотой орел в маске. А ты — жирный голубь».