Оксана Мелякина - Новый год с летальным исходом

— Я знаю, все думают, что я специально подстроил гибель Владлена Платоновича — сказал Герман, сосредоточенно разглядывая свой бокал.

— Никто не думает — возразила я — вот моих соседок по кабинету больше всего волнует, как теперь устроит свою жизнь его вдова.

— Они просто не говорят об этом при тебе, потому, что ты общаешься со мной.

— Герман, у тебя мания величия — я думаю, что каждого по настоящему волнуют только свои личные дела, а остальное постольку-поскольку.

— У меня есть основания опасаться обвинений.

— А что может послужить доказательством? Подпиленное крепление? Есть пила с твоими отпечатками пальцев? Насколько я знаю — нет. Около актового зала нет камер — это все знают. Кто угодно потихоньку мог зайти и сделать это. И, кстати никто не говорил, что вообще что-то было подпилено. Может рулон сам собой упал? Кто мог предположить, что рулон упадет именно в тот момент когда под него встанет шеф? Как это можно спрогнозировать?

— Лена, я сейчас тебе расскажу кое-что. Ты меня, пожалуйста, не перебивай, и тогда тебе станет понятно, почему я думаю, что обвинят во всем именно меня.

— Постараюсь — мне стало даже как-то неловко.

— Это было летом, шесть с половиной лет назад. Вспоминая позднее тот летний день, я поражался, насколько не замечал никаких тревожных сигналов, которыми как мне сейчас кажется, тот был заполнен. Как герои голливудских блокбастеров накануне катастрофы, я пребывал в счастливом неведении. Первый день отпуска. Оставив машину в сервисе, я шел по городу, не удивляясь тому, что практически не было прохожих на улицах. Не удивительно. Кто в такую жару добровольно покинет прохладное помещение. Я пребывал в состоянии какой-то спокойной опустошенности. Что бы я сказал, если бы меня вдруг кто-нибудь спросил, о чем я думаю, когда уверенной походкой широкими шагами двигаюсь по тротуару. Что я видел на своем пути? Я не смог бы ответить на этот вопрос. Конечно, я видел дома, витрины, автомобили и людей. Я не помнил ничего определенного. Хотя, пожалуй, кое-что привлекло моё внимание. Женщина, идущая навстречу в блестящем красном платье с высокими боковыми разрезами. Она шла не одна, но я не обратил внимания на спутницу. Потом я заметил автомобиль Ниссан-инфинити ярко синего цвета с номерным знаком «о999оо». Несколько секунд мысли мои были заняты машиной, потом взгляд упал на витрину, оказавшуюся витриной обувного магазина. Я увидел туфли с острыми носками и спросил себя — уж не возвращается ли мода на острый носок, и может, стоит достать свои остроносые бежевые туфли с антресоли шкафа в прихожей.

Автоматически я останавливался перед красным светом светофора и провожал взглядом проезжающий транспорт. Я видел столики кафе на улице, и чувствовал запах пива, которое неспешно попивали немногочисленные посетители. Я никак не осмысливал увиденное — это было где-то за гранью сознательного.

Я жил тогда на четвертом этаже старинного дома, расположенного между торговым центром «Центральный» и набережной. Я поднялся в квартиру по лестнице. Лифт в доме был, но последние пару недель просто не работал.

Дойдя до своей площадки, я не стал доставать ключи. Ведь Инна должна быть дома. Повернув дверную ручку, я вошел. Окно в комнате было открыто и звуки города наполняли квартиру. Мы собирались поставить стеклопакеты и кондиционер, но какие-то первостепенные дела все время отодвигали эти планы. А может мне, просто нравился уличный шум, и я не замечал его, как не замечал ночами горящих огней торгового центра за плотными шторами. Звуки и огни создавали ощущение причастности к бурлящей за стенами дома жизни и, как ни странно создавали ощущение безопасности и защищенности. Разувшись, я сказал, как и всегда: «Это я, привет!»

Наверное, именно в этот момент все и началось. Для меня началось. Я ожидал услышать в ответ голос жены, звук её шагов.

Удивившись, но, еще не встревожившись, подождав еще пару секунд, я спросил: «Ты здесь?»

Я ни о чем не думал в эти минуты, просто ждал. Постояв немного на месте, я прошел в кухню. Там царил идеальный порядок — кастрюли убраны, посуда вымыта. Жена меня ни о чем не предупреждала утром. Её не оказалось и в спальне. Ванная тоже была пуста.

Я вспотел. Бесцельно выглянул в окно. Взгляд скользнул по крышам машин припаркованных у торгового центра, стайке галдящих подростков направляющихся к набережной и серому, мягкому от жары асфальту.

Честно говоря, я не знал, что предпринять. Включил телевизор и смотрел на экран, едва ли понимая, о чем идет речь. Осознав это, выключил телевизор.

Это было так необычно и непонятно. Пока еще не страшно, но не комфортно. Я не люблю загадок и не люблю когда кто-либо нарушал привычный ход вещей, особенно Инна.

Я закурил. Никогда я не курил в квартире, и от того, что никто не говорил мне выйти на балкон, становилось как-то неуютно. Обычно я, занятый своими делами, не замечал шума за окном, но не в тот день. Мне казалось, что шум за окном необычайно громкий и раздражающий.

Не хватало присутствия Инны, её шагов, шума льющейся воды на кухне. Не хватало того, что создает семейную атмосферу в квартире. Мы могли целыми днями заниматься каждый чем-то своим, но при этом меня не покидало ощущение постоянного присутствия Инны.

«Она поднялась к Лиле» — вдруг подумал я с облегчением. Странно, как я сразу не догадался. Моя жена дружила с соседкой. Иногда они пропадали друг у друга целыми выходными, а иногда месяцами не виделись, проводя все вечера с зажатой между плечом и щекой телефонной трубкой, и обмениваясь междометиями, понятными только им двоим. Телефон! Ну как же так! Как я такой умный и не догадался позвонить жене! Она никогда не уходила из дома без сотового. И неважно, куда она направлялась — телефон всегда лежал в её сумочке.

Я был настолько уверен в том, что стоит набрать номер, и я услышу голос Инны, что уже гораздо спокойней докурил сигарету и стал искать трубку. Телефон и пульт от телевизора всегда были поводом для проявления моего недовольства. Инна оставляла их всегда в разных местах, совершенно не позаботившись о том, где их потом найти. Я ворчал, ходил по квартире, попутно собирал вещи, которые она никогда не убирала в шкаф, а раскладывала по всем встречающимся горизонтальным поверхностям. И, когда наконец-то пульт и телефон находились, я устанавливал их в специальную стойку и недовольным тоном выговаривал жене. Она, казалось, пропускала мои слова мимо ушей и спустя пару часов все повторялось. Я так привык к этому, что находил определенное удовольствие в поисках и последующем за ними «воспитательном процессе». Мне казалось, что это одна из составляющих семейного счастья.

Набрав номер жены я с облегчением услышал длинный гудок и тут же ухо уловило трель её мобильного, доносившуюся из соседней комнаты. Её телефон остался дома. Впрочем, как и сумочка. Я никогда не смотрел, что она носит в сумочке, и сейчас у меня не возникло такого желания. Я подумал, не позвонить ли Лиле, наверняка ведь в памяти телефона есть номер, но отчего-то мне стало неловко, как будто я ревную и публично это демонстрирую. Я малодушно убеждал себя, что ничего не случилось и Инна сейчас вернется. Я подошел в двери, чтобы услышать её шаги, если она будет подниматься по лестнице. Я замер и прислушался. И вдруг. Вдруг я запоздало испугался — когда я пришел, дверь была не заперта. Инны не было дома, и она оставила открытой дверь! Такого не было в нашей жизни никогда. Никогда она не забывала проверить, все ли выключено, и запереть дверь. Как бы они не торопились, что бы ни случилось. Никогда! Временами я посмеивался, что даже если случится землетрясение или (не дай бог) извержение вулкана — перед тем как спасаться бегством — жена выключит телевизор и утюг, перекроет воду и закроет дверь на ключ. Эта шутка всегда казалась мне забавной. Я любил слегка подшучивать над Инной. Она, казалось, совсем не обижалась. Она не могла уйти далеко, оставив дверь незапертой. Я успокаивал себя, но чувствовал, что видимо что-то случилось.