Владислав Вишневский - Следы на воде

Сергей Валькин ровесник, но по характеру полная ему противоположность. Валентин тонет в эмоциях, Сергей легко плавает в рассудительных решениях. Правда его решения часто отличаются от оценок взрослых, но это его не смущает, наоборот, подогревает. «У них свой ум, старый, у нас свой, молодой, современный, говорил он Вальке, пошли». И они шли… Не важно куда, шли и всё. Сначала на рынок, там можно было полтишок — другой сшибить, то есть заработать. Было где.

Телегу с товаром туда-сюда откатить-укатить, например, это раз; мешки с картошкой, либо мукой заштабелевать, уже два; бочки с солёными огурцами или капустой перекатить — три; за товаром присмотреть, пока какая знакомая торгашка в туалет сбегает, это чет… Да мало ли чего, — рынок. К обеду можно было и перекурить на свои, пообедать, то есть. Да и народу вокруг, как на вокзале, только лучше. Кстати про вокзал. Валька с Серым на всех вокзалах уже как-то побывали, исследовали от нечего делать «окрестности», изучили. Вонючими поездами пахнет, это точно, дальними городами, новыми знакомствами — женщинами в смысле, неизведанными ощущениями… Это да! Но, там видеонаблюдение — улыбнитесь, вас снимают скрытой камерой — шутка! Менты гоняют — совсем не шутка! — короче, не уютно всё там. Чувствуешь себя тараканом на стенке, перед глазами хозяйки с «шлёпалкой» в руках. А на рынке всё по-другому, хоть и азеры с чурками разные. Но все свои. Да и запах другой, аппетит нагоняет. К тому же, взрослым себя чувствуешь, при деле. А дома, у-у-у!.. У Серого не так. У него мать проводницей на железке работает, две недели нету, две недели «тута», дома, значит, а отец, отчим, на заводе с утра до позднего вечера мастером вкалывает, в литейке где-то.

Серёга рассказывал, сходил, говорит, как-то, раз, приобщиться к труду, мать заставила, но только один раз. Больше ни ногой. Прикинь, округляя глаза, жаловался он Вальке, вокруг как на фронте, всё в искрах, в огне, в дыму, грязно, шумно, голоса не слышно. Глаза щиплет, в горле першит. Конец света. Завод называется! Серёга тогда засмотрелся по сторонам, говорит, ну и споткнулся обо что-то чугунно-бетонное, чуть лоб не расшиб, но колено и локоть точно содрал… Мать лечила потом. Целый медсанбат дома развернула. Главное, жалея Серёгу, с заводом больше к нему не приставала. У Валентина сложнее. Но об этом позже, об этом потом.

— Ты понимаешь, Серый, мы с тобой можем баксы сегодня какие-то оказывается срубить, да! Эта сказала… Кучу!

Сергей недоверчиво хлопает глазами, вновь зевает, садится на кровать. Сам по себе он тоже худой пацан, и тоже длинный, как и Валька. Только Валентин светлый, а Серёга тёмный, и усы у него уже чётко под носом пробились, и под мышками волосы, и в паху. А у Вальки только редкий белёсый пушок обозначился, всего лишь. Хоть и везде. Но оба с запущенными, отросшими причёсками — каникулы! — оба глазастые. У Вальки нос курносый, у Серёги прямой, и на подбородке ямочка. У Вальки ямочки тоже есть, но на щеках, гадство! То есть не к месту. От этого Вальке стыдуха! Комплекс такой. Не мужские, на его взгляд, ямочки, девичьи. Валька часто старательно надувает щёки, чтобы ямочек не заметно было, но их всё равно видно. Это Вальку расстраивает.

— Я щас, — в ответ говорит Сергей, направляясь к двери.

— Ты куда?

— В туалет. Отлить надо.

— Я с тобой, — говорит Валька.

— Кто это сказал? Про зелень… — шлёпая босыми ногами по-полу, ехидничает Сергей. — Приснилось?

Валька топает рядом.

— Нет, телефон. Вернее тёлка в трубе.

— А может это подстава какая, а? Нормальный телефон в мусорки не выбрасывают. Я, например, не видел.

— Ты что, не веришь? — почти задохнувшись, прикладывая руки к груди, с жаром возмущается Валька.

— Да верю, верю. — Добродушно отмахивается Сергей, но недоверие в голосе всё же звучит.

В принципе, как не верить, если он — телефон — совсем новенький, с цветным дисплеем, всеми положенными, наверное, электронными примочками, к тому же «Сименс», на подзарядке сейчас в Серегиной комнате на проводе завис.

— И что? — пристраиваясь в маленьком туалете к унитазу, спрашивает Панов.

Через плечо заглядывая в Серёгино лицо, Валька быстро пересказывает задание той самой тётки. В отместку за свой тон, она уже фигурирует не как девушка, а именно тётка, причём из мусорки.

— Угу! Понятно! — бурчит Серёга, покачиваясь, и заглядывая в унитаз. — А сколько баксов причитается, она тебе не сказала? — закончив процесс и подтягивая трусы, под шум воды, уточняет он. Из большого зеркала на Вальку смотрят внимательные глаза товарища. Сна в них уже нет. Серёга похоже верит.

— Нет, но много, наверное, или… Будут, короче, баксы, должны быть, — теряясь в своих и её оценках, информирует Валька.

— Угу, — так же неопределённо бурчит Сергей, открывает воду и берёт зубную щётку. — Ладно. Давай, Чиж, сначала. Интересное кино вырисовывается.

— Да это не кино, Серый. Это реалии. Правда жизни. Я тебе говорю. Кстати, чуть не забыл, ещё она сказала, нам присвоен позывной… Этот… Как его… эээ…Терм, нет… О, вспомнил, «Рекрут», какой-то, да. Я — «Рекрут — Один», ты значит, «Рекрут — Два». Так что, быстренько собирайся, завтракаем, слетаем за баксами, и — в Куршавель.

— Ага, в Куршавель, — ухмыляется Серёга. — С твоей Галей, что ли?

— С какой это моей Галей? Ты чё!

— Ну, с этой, из 9-го «Б».

— А, с этой… А можно и с ней, если она того-сего… Хотя, с бабками мы себе каких хочешь там найдём, хоть…

— Не, я предпочитаю только Шарапову, или только Кабаеву. Ты ж знаешь!

— Знаю, — согласился Валька. — Я б тоже с ними потрахаться не возражал, но… — Оборвал себя, и укоризненно выговорил другу. — Мы ж договорились: с девчонками друг другу дорогу не переходить. Тебе — твои. Мне — мои. Так что, можешь ехать со своими… — С кем именно другу ехать Валька уточнять не стал, у того уже усы растут, пусть сам и решает. Панов понял, кивнул, и, застыв с зубной щёткой во рту, мечтательно вздохнул.

В отличие от Валентина, который влюблялся в день по-два, три раза, Сергей Панов давно и страстно, правда безответно, любил только Шарапову и только Кабаеву. Это такие секс-символы России, секси, кто не знает. Обаятельные и привлекательные. К тому же знаменитые и богатые. Для Серёги последние обстоятельства значения не имели, как и предпоследнее. Он их любил не за деньги и за их славу, а потому что… любил… Любил, и всё. Трепетно и нежно, крепко и давно. Несколько лет уж… Об этом все знали: и в школе и дома, кроме самих объектов. Они и не подозревали. Хотя об этом красноречиво заявляла вся стена над Серёгиным раскладывающимся диваном. Даже без света стена в комнате лучезарно светилась обаянием этих двух молодых женщин в массе фото-, журнальных вариантах, улыбаясь только Серёге Панову, соблазняя только его. Валька Чиж, хоть и друг, права на них не имел. Ни вообще, ни в частности. Потому что договор такой между ними был, потому что друзья, потому что как братья.