Леонид Федоров - Злой Сатурн

О близости Москвы можно было догадаться по новым крашеным полосатым столбам, отсчитывающим версты, и кое-как подправленной дороге: рытвины и глубокие колеи забиты хворостом, камнями. Езда по дороге не сделалась лучше. Видно, оттого и ямы — почтовые станции — стали попадаться чаще…

На шестой день Андрей добрался до места.

Татищевский дом изменился: появились новые резные наличники, венцы, в окнах вместо слюды — стекла. Дом словно помолодел, а сад стал гуще и тенистее.

Изменился и хозяин, Василий Никитич. На побледневшем лице появились морщинки, около рта залегли суровые складки. Глаза — острые и недоверчивые. Видно, нелегко прошли для полковника эти годы, полные тревог и сомнений, когда наверх полезли льстецы и пройдохи. Своей прямотой да крутым нравом Василий Никитич еще при покойном государе нажил себе немало недругов. Хорошо хоть в Москву назначили, а могли отправить куда и ворон костей не заносил.

Андрею Татищев обрадовался. Жил он в московском доме на холостом положении, отправив семью в новое имение Болдино ведать хозяйством (так объяснил Андрею, умолчав при этом о частых ссорах со злой, неумной женой).

До вечера просидел Андрей в светелке, где жил раньше. Василий Никитич дотошно расспрашивал, чему научился он в Швеции. Остался доволен. Но когда услышал про Олонец, не выдержал, зло скривил губы:

— Еще не то немцы натворят.

Разговаривая, Андрей кидал нетерпеливые взгляды в окно, в котором был виден белевший среди густых лип дом соседа. Василий Никитич заметил это. Помолчал, с сожалением глядя на юношу. Встал, прошелся по комнате и, остановившись рядом, положил руку на плечо:

— О Настеньке думаешь? Забудь! Нет ее!

Андрей вскочил, лицо побелело:

— Как — «нет»? Умерла? Да не томите вы меня!

— Отец замуж выдал. Девка слез пролила целое море, а ослушаться не посмела.

— Замуж! Как же так? Эх, Настенька! — вырвалось у Андрея. — Ждать обещала…

— Не судьба, видно! — старался успокоить Василий Никитич. — Да ты сам посуди, разве Орлов за тебя ее выдал бы? Он — старинного роду. А мы с тобой только государственной службой и кормимся.

— Выходит, у кого богатства нет, тот и доли своей не имеет? Да я ее без отцовского, разрешения увез бы!

— Горяч! А как жить бы стал? Орлов на тебя всю власть духовную и светскую натравил бы.

У Василия Никитича осекся голос: на себе испытал в свое время эту страшную силу.

— Ты когда из Москвы отправляешься? — круто переменил Татищев разговор.

— Дня два отдохну и — в дорогу.

— Если хочешь, я тебе выхлопочу место на монетном дворе! Здесь жить тебе будет лучше, чем в Екатеринбурге.

Андрей покачал головой:

— С великой радостью потрудился бы с вами, да не могу. Что же, все годы учения выбросить? Забыть маркшейдерию, горное дело? Я на Каменном Поясе и не мыслю о легкой жизни. Вы же сами говорили, что каждый россиянин должен печься о государстве и не жалеть ни сил, ни живота своего.

— Смотри, запомнил, — улыбнулся Василий Никитич. — Ну что ж, не неволю. Ты уж из недорослей вышел. Только, если худо будет или беда какая приключится, приезжай. Я тебя как за сына считаю.

— Спасибо. За ласку вашу да привет по гроб благодарен буду.

— Ну-ну, — смутился Татищев. — Тоже мне, по гроб. Нам еще жить нужно. Тебе — особливо.

Сославшись на дела, Василий Никитич ушел к себе в кабинет. Не умея унять горькую боль, стеснившую грудь, Андрей долго сидел у стола. Стиснув зубы, пытался удержать слезы.

Вечер был тихий, теплый. Пахло отцветающими яблонями. Под кустами боярышника мигали огоньки светлячков. Где-то далеко, должно быть, над Воробьевыми горами, полыхали зарницы.

В сгустившихся сумерках Андрей дошел до калитки. Вот здесь когда-то встречался он с Настенькой. Сюда приносил ей выпавших из гнезд желторотых птенцов, красивые камни с берегов Неглинки и Москвы-реки. А однажды, краснея от смущения, подарил ветку пахучего жасмина.

Воспоминания будили непонятный протест против несправедливой судьбы. Почему он терял дорогих ему людей? Ерофей, Никифор Лукич, Настенька… Придется расставаться и с Василием Никитичем. Что за сила, лишающая человека любви и дружбы?

С тоской смотрел Андрей на белеющие колонны орловского дома. Дом казался холодным, лишенным тепла и уюта. Да и сад с тихо шелестящей листвой сразу стал чужим. Чувство щемящего одиночества охватило юношу, и, тихо ступая по заросшей тропинке, он повернул обратно. Вышел за ворота, задумавшись, побрел по улице.

Чудно! Большая знать вся перебралась в столицу на Неве. Многие барские хоромы стоят с заколоченными ставнями, а Москва не пустеет. Все так же шумит. В маленьких приземистых домах светятся окна. В трактирах крики и песни. За высокими заборами, гремя цепями, лениво лают собаки. Откуда-то издалека доносится звонкий девичий голос, выводящий «Березоньку». Тетка в длинном, до пят, сарафане надрывается:

— Сенька! Иди домой, пострел окаянный! Иди, а то тятька выдерет вицей!

Громыхая тяжелыми колесами, катится карета, видно, загулявший барин торопится домой…

«Ничего не изменилось за эти годы!» — думал Андрей, шагая по затихающим улицам. И все же растерялся, не узнал перекрестка: куда он забрел? Остановился, всматриваясь в окружающую темноту. Недалеко, над крышами домов, чуть мерцал слабый огонек.

Послышались тяжелые шаги. В глаза ударил луч света.

— Кто такой? — раздался грубый голос, и, загораживая дорогу, перед Андреем возник дюжий, плечистый человек.

Выставив вперед алебарду, левой рукой он поднял фонарь, и в слабых лучах Андрей заметил обшаривающие, недоверчивые глаза. Распахнутый мундир, за поясом пистолет…

— Тебя спрашиваю, кто такой? Куда направляешься? — нетерпеливо повторил подошедший.

— Горного дела мастер Татищев. Проживаю в доме господина полковника Татищева. Давно не был в этих местах, вот и потерялся. Куда забрел, сам не ведаю. Темень какая… Черти! Нет чтоб фонари зажечь…

— Фонари зажигать — не наша забота. На то фонарщик имеется, а мы с дозором обходим. Заблудился, говоришь? А где тут плутать? Тут за углом Сухарева башня, а с энтой стороны спуск к Петровке. А там и до Рождественки, где дом господина Татищева, рукой подать. Проводить, что ли? А то ненароком кто обидит из лихих людей.

— Я и сам теперь доберусь. Спасибо. А от лихого человека у меня оборона есть. — Андрей показал маленький, привезенный из Швеции пистолет. — Ты лучше скажи, что это за огонь вон за тем домом?

Дозорный обернулся, вздрогнул.

— Опять нечистую силу вызывает, — прошептал он.

— Чего болтаешь? Какая нечистая сила? Кто огонь на башне зажег?