Леонид Федоров - Злой Сатурн

Отведя душу, он увел незадачливого наблюдателя к себе домой. Растер спиртом и, переодев во все сухое, уложил на печь, накрыв тулупом.

Больше разговоров об этом не было. Только когда Егор Устюжанин пришел к ним поблагодарить за спасение сына, отец смущенно ответил:

— Давай не будем об этом. Жив остался, и хорошо. — Усмехнувшись, добавил: — А здорового бугая ты, Егор Ефимович, вырастил. После такого купания даже насморка не схватил.

В тот вечер до поздней ночи просидели они в горнице. Прощаясь, Устюжанин кивнул на Ингу:

— Заневестилась дочка-то. Поди, от сватов отбою нет?

Отец, увидя ее вспыхнувшее лицо, засмеялся:

— Сама выберет!

Покачиваясь в седле, Инга улыбнулась, вспомнив, как вчера Севка разыскивал в грязи капитанскую фуражку. Досталось парню. А ведь звездочку не пожалел! Подарок не нов, но как приятно его получить, да еще от такого медведя.

От переполнившей ее радости Инга чуть не запела. Но в тайге петь не положено. «Урман ходи тихо. Говорить громко нельзя, а то ветер твои слова подхватит и в чужие уши бросит!» — учил ее дед, когда она жила в Яныпауле.

Отец, особенно весной, целыми днями пропадал на водомерном посту, оставляя дочь на попечение деда и тихой, ласковой бабки. Иногда старики брали девочку в тайгу. Жили в берестяном чуме, охотились, ловили рыбу, собирали кедровые орехи и ягоды. Это была хорошая школа. Отец потом радовался ее умению разводить костер во время дождя, находить дорогу домой, не плутать в тайге.

Вот и сейчас по еле заметным приметам Инга выбирает нужную тропу, хотя в лесу все еще держится полумрак. Слева, за вершинами елей, рыжей лисицей крадется луна. И когда поворачивает тропа, луна то отстает, то забегает вперед, словно подстерегает добычу. Инге хочется обогнать ее, но мчаться опасно: тропа еле заметна, свисающие ветки могут выбить из седла или выколоть глаз.

Наконец Инга выбралась на кромку болота. Над ним стоял туман. Сквозь белесую пелену мутно просвечивали уродливые сосенки, корявые, приземистые лиственницы. Стало светлее. На востоке розовая заря окрасила небосвод. Инга пустила коня в галоп, улыбаясь бьющему в лицо ветру, несущему запах осенней прели. Но вот тропа снова нырнула в чащу. Опять наступил полумрак, и в устоявшейся тишине раздавалось равномерное чавканье копыт.

У развилки, отмеченной обгоревшей березой, лошадь вздрогнула. Насторожив уши, косясь вправо, захрапела и напряглась. Каким-то шестым чувством, унаследованным от своих предков-охотников, Инга почувствовала опасность. Она еще не поняла, что ее встревожило, просто ощутила не себе чей-то недобрый взгляд. Уже не веря обманчивой тишине, она гикнула и прижалась к шее лошади. Кобылка рванулась, и в это время сильный удар в спину вышиб девушку из седла. Звук выстрела Инга услышала почти одновременно и тут же, словно в тумане, увидела бегущего к ней человека. Непослушными пальцами она вытащила из кармана револьвер.

Боясь выронить прыгающее в руке оружие, Инга раз за разом нажала на спуск. Она еще успела увидеть, как бегущий к ней споткнулся, упал, быстро вскочил и шарахнулся в чащу.

Перед глазами все поплыло, слабеющий слух уловил какие-то крики. Инга судорожно сжала рукоять нагана, готовая снова и снова стрелять, но в тот момент, когда чьи-то голоса раздались совсем рядом, ослабевшие пальцы выпустили оружие, и она уткнулась лицом в мох.

Звук был странный: тихий, шуршащий. Затем послышался легкий звон, бульканье. Что-то холодное и горькое полилось в рот, и Инга открыла глаза.

В комнате горел яркий свет, но все окружающее виделось неясным и зыбким. Она попыталась подняться — острая боль пронзила ее, Инга уронила голову на подушку и застонала.

— Не шевелитесь, милая. Скоро вам будет лучше, — как бы издалека дошел до нее тихий, как шелест травы, голос.

Снова послышалось шуршание, белая фигура, похожая на призрак, подплыла к ней, склонилась. Инга увидела близко от себя незнакомое женское лицо. Глаза, обведенные кругами усталости, смотрели на нее ободряюще, губы шевелились, но смысл слов не доходил, от слабости Инга закрыла веки и моментально уснула.

Женщина постояла возле кровати, прислушиваясь к дыханию спящей. Поправила одеяло и отошла к окну. На дворе хозяйничала осень. Сильный ветер гнал низкие тучи, хлопал на крыше сарая оторванным железом. Осыпая листву, глухо шумел старый тополь. От ненастья, видимо затянувшегося надолго, от усталости и нервного напряжения последних дней женщина почувствовала себя такой измученной, что, уткнув лицо в ладони, всхлипнула.

— Татьяна Петровна! Голубушка! Что с вами? — всполошился старик фельдшер. — Валерьяночки накапать?

Устыдившись минутной слабости, Татьяна Петровна сердито мотнула головой. Не хотелось говорить, а просто вот так стоять бы, смотреть, как стучат дождевые капли и, сливаясь в струйки, стекают по запотевшему стеклу.

Несколько дней назад она прилетела сюда на санитарном вертолете. Начальник станции «Скорая помощь», работу которой она приехала проверять, попросил ее содействия:

— Врачи все в разгоне, а только что поступил срочный вызов: огнестрельное ранение. Окажите первую помощь и привезите пострадавшую сюда. Это займет всего пять часов. Выручайте, коллега!

И она полетела. Но пять часов, отведенные для рейса, превратились в три дня. Когда подлетели к Шаманке, низкие облака прижали вертолет почти к самому лесу. Завеса дождя скрыла горизонт, и пилот с трудом разыскал в тайге стоянку геологов.

Обработав рану и сделав перевязку, она задумалась. Раненая потеряла много крови, состояние ее было тяжелым. Требовалась немедленная операция, а разве в таких условиях это возможно? Они попали в ловушку. Туман с дождем затянул всю окрестность, за тридцать метров ничего не видно. И тогда пилот, понимая ее смятение и отчаяние, махнул рукой на все параграфы служебной инструкции.

— Собирайтесь, полетим. Здесь недалеко есть медпункт. Как-нибудь доползем. Несите раненую в машину! — приказал он столпившимся геологам.

— С ума сошел! Себя и людей угробишь! — зашумели парни. Видавшие виды, они справедливо считали безумием лететь в такую погоду.

И тут пилот, казавшийся до того спокойным и вежливым человеком, заорал. Мешая простые человеческие слова с яростной руганью, он напустился на геологов. И только тогда, то ли восхищенные этим словесным потоком, то ли покоренные смелостью летчика, ребята мигом погрузили в вертолет раненую и врача.

Полет до Кедровки длился всего двадцать минут. Летчик вел машину в полном смысле слова ощупью. Вертолет зависал на одном месте, пятился, обходил препятствия то справа, то слева. И все время в иллюминатор она видела молочную пелену, сквозь которую смутно просматривались вершины деревьев. Иногда ей казалось, что винт вот-вот рубанет по веткам, похожим на хищные лапы чудовищ, готовых схватить и смять железную стрекозу.