И Собецкий - Фишки нА стол !

Версия "Бачиев" медленно угасала. Хусаинов поручил сыщикам вплотную заняться абитурой.

Примечания к гл.2

1 Ученые физического факультета принимали активное участие в создании советского ядерного оружия, а проект этот, как известно, курировал Л.П.Берия. Так что некоторые ветераны факультета были с ним лично знакомы. [Обратно]

Глава 3

С бланкового не заходи

3-я заповедь "козла"

Тем временем участковый Шпагин, которому было поручено отработать "женскую линию" Фотиева работал в поте лица, стараясь спихнуть с себя это поручение. Для начала он надел форму и посетил деканат и учебную часть биофака, где, судя по записи в блокноте убитого, училась фотиевская подружка. Факультет, к несчастью, находился на его участке, так что эту часть работы свалить все равно было не на кого.

Административные работники (а особенно работницы) Университета то ли потому, что относились в основном к старшему поколению, то ли потому, что постоянно были окружены студентами - народом беззаботным и недисциплинированным - всегда испытывали почтение к представителям власти. Современные нравы в студенческой среде, помноженные на демократизацию, вызывали у них раздражение, что оборачивалось хорошими отношениями с участковым, в лице которого они видели желанный "порядок". Чтобы эффективно пользоваться таким отношением, для всех контактов с администрацией Шпагин старался надевать форму. Пользуясь хорошим расположением, он быстро, без лишних формальностей выяснил, что интересующая его студентка - Дрожжина Екатерина Ивановна, из города Щелково Московской области, недавно отчислилась по собственному желанию и уехала домой. О причине этого поступка в официальных бумагах ничего не было, но инспекторша курса повторила участковому приблизительно то же, о чем ходили слухи в общежитии: что студентка эта забеременела от Фотиева, а тот со скандалом отказался на ней жениться. Переписав установочные данные из личного дела Дрожжиной, участковый отправился беседовать со студентами, знавшими ее.

Щелково ему понравилось, поскольку в его зону ответственности никак не входило, и на основании этого можно было спихнуть работу на кого-нибудь из оперов, а то и еще подальше.

Для беседы с друзьями и подругами Дрожжиной участковый переоделся в штатское. В отличие от сотрудников, студенты на дух не переносили милицейской формы, причем не из-за того, что были не в ладах с законом, а просто в силу господствовавшей идеологии, которая недавно из кухонь перебралась на страницы газет, и которую он характеризовал как "лагерную". Доходило до смешного (это если смотреть со стороны), когда студента приглашали в качестве свидетеля по делу, он начинал возмущаться: "Стукача из меня хотите сделать!"

С женщинами разговаривать было намного проще. Политические веяния на них мало повлияли. Как и раньше, достаточно было сделать вид, что тебе интересна ее болтовня и время от времени поддакивать или, еще лучше, выражать легкие сомнения - и дело в шляпе, оставалось лишь терпеливо вылавливать нужное из обильного потока информации обо всем и обо всех.

О гибели Фотиева студенты уже знали, поэтому сразу же соображали, отчего милиция интересуется его подругой. Кто пытался уклониться от разговора, кто начинал ломать комедию, а иные делали вид, что ничего не знают. Участковый делал вид, что верит и спешил к следующему студенту.

После нескольких бесплодных бесед Шпагин наконец добрался до Лены близкой подружки Екатерины Дрожжиной. Подружку Лену ему удалось разговорить по полной программе. Она выболтала, что после объяснения с Фотиевым Дрожжина долго плакала, всячески проклинала неверного любовника и грозилась сделать что-то страшное то с ним, то с собою. В частности, она говорила (точнее, всхлипывала) примерно следующее: "Я брату скажу!.. Он его... Ему человека убить - что муху!"

Сболтнув последнее, подружка Лена сразу прикусила язычок, сообразив, что, указала на возможного убийцу, то есть совершила грех, именуемый стукачеством. Но сделанного не воротишь, поэтому после непродолжительного колебания она выдала и остальное о брате Дрожжиной. О нем подружка знала немного - со слов Кати, он служил в звании капитана в одной из частей Минобороны около Щелкова, и работа его касалась чего-то секретного.

Полученная информация явно давала версию. Сегодняшнюю работу участкового можно было считать успешной, поэтому он не стал обходить остальных знакомых Дрожжиной, а нашел себе более приятное времяпровождение до назначенного Хусаиновым срока доклада.

Недавно кто-то из оперов поделился, что дежурная комната ВОХРа прекрасное место, где можно передохнуть, забить фишки, покемарить часок, а то и пропустить стаканчик, находясь при этом "на территории" и не будучи досягаемым для начальства. Кстати, и партнерами для "козла" вохровцы были неплохими, и, в отличие от оперотряда, в дежурке всегда кто-нибудь сидел. Подойдя к двери, Шпагин услышал характерное бряканье фишек. Он радостно распахнул дверь (стучаться в служебные помещения считалось неэтичным) и остолбенел. За столом с костяшками в руке сидел зам по розыску Хусаинов.

- А, привет! - после некоторого замешательства бросил он Шпагину. - Ну, как успехи?

- Есть кое-что, - ответил участковый, присаживаясь к столу. Но при вохровцах не стал распространяться.

- А как у вас с заходными?! - воскликнул соперник, сидевший справа от Хусаинова, и долбанул костяшкой так, что все остальные подпрыгнули.

- С заходными хорошо, - флегматично отозвался зам по розыску, - без них плохо. - Он легонько постукал уголком фишки по столу.

- Так че ж ты с них заходил, - возмутился его партнер, сидевший напротив, - если у тебя бланковый!

Пока играющие заканчивали партию, Шпагин осмотрелся в дежурке. Стены были увешаны старыми плакатами застойной эпохи, которые ныне смотрелись необычайно прикольно. На почетном месте висел удивительный по своей глупости плакат "Так ли надо строить?" с домиком из фишек домино и окурком вместо трубы.

Партия очень скоро закончилась. Хусаинову с партнером вписали, и немало.

- Ну, ребята, нам пора, - зам по розыску делал вид, что Шпагин зашел сюда за ним. - Давай, Сергей, рассказывай, что выяснил.

Подхватив коллегу под локоток, он поспешил покинуть гостеприимных вохровцев.

Еще не зайдя в контору, коллеги уловили в воздухе запах озона. Из отделения доносились грозовые раскаты. То Валентинов орал на опера Ветрова, грозя всеми земными и небесными карами.

В свое оправдание Ветров не мог сказать ничего вразумительного. Как нашкодивший подросток, он только уставился в пол и обиженно пробубнил:

- А чего она...

После того, как начальственные грозы отгрохотали над опером, закончившись многообещающим "Пишите рапорт!", Хусаинов подошел спросить, а что, собственно, произошло. Судя по накалу валентиновского гнева, Ветров обвинялся, как минимум, в измене Родине в особо крупных размерах.