Эдуард Фикер - Современный чехословацкий детектив [Антология. 1982 г.]

— Ваше здоровье! — Михал Экснер поднял бокал, глядя на пани Калабову и ее мужа. — Я ботаник. А вы?

— Я странник, — радостно сообщил Войтех Матейка. — Я странствую по этому краю, верно? — Берет у него съехал на сторону, приоткрыв бледную лысину.

— Пан Матейка — художник, — разъяснил Калаб. — Пейзажист.

Матейка раскинул ручки, сияя пьяной улыбкой. Экснер взглянул в его сторону и учтиво приподнял свой бокал.

— Все сегодня как-то странно взволнованы, — многозначительно заметил Экснер.

— Но ведь… — Калабова запнулась. — Ведь здесь убили…

Экснер грустно улыбнулся.

— Я сказал… я сказал, пани Калабова: взволнованы. Не опечалены, не подавлены, а взволнованы.

— Дело в том, что его никто… никто не любил, — проговорил Матейка с ухмылкой, кривясь на вино, колыхавшееся в бокале, который он держал чуть дрожащей рукой на уровне лица.

Калаб смущенно закашлялся.

— О мертвых говорят только хорошее, правда? — Он схватил бутылку и долил всем. — Ваше здоровье!

Отмычка повернулась в замке с отчетливым щелчком.

Мужчина, успешно проделавший эту процедуру, удовлетворенно прищурился, выпрямился, достал мятый носовой платок, обернул им кончик латунной дверной ручки и двумя пальцами — осторожно, почти нежно — нажал. Дверь медленно открылась.

Внутри была еще одна дверь, но она была приотворена. Человек, открывший замок отмычкой, слегка тронул ее пальцем. Слабый сквозняк донес запах масляной краски. В квартире негромко хлопнуло окно.

Надпоручик Влчек — а это был он — раздавил окурок сигареты и отшвырнул его к водосточной канаве.

Потом вошел в квартиру Болеслава Рамбоусека и остановился у порога. Слева стояла круглая вешалка, справа — старый шкаф.

Из маленькой скромной прихожей все помещение открывалось как на ладони. Четыре окна, выходящие на восток. Две кафельные печи в противоположных углах и огромная железная плита, которую топят коксом. У правой стены между кафельной печью и первым окном — старый кухонный стол с мойкой. Холодильник. Над ним — застекленная полка с горшочками, кружками и баночками, в которых, видимо, хранились коренья и приправы. Рядом кухонный шкаф. Возле самого окна обеденный стол, покрытый клеенкой, и три белых стула. Между вторым и третьим окном ветхий диван, около него — торшер, на стене часы, громко отсчитывающие время. Рядом с торшером поперек комнаты поставлен еще один диван, к нему придвинуто кресло. Тут же за диваном широкий, сантиметров тридцать, стеллаж для книг, вернее полки из обструганных еловых досок. Справа от Влчека, за стеллажом (как он потом увидел), стоял еще старый комод, который был заставлен всяческой всячиной — от блестящих плоских камней до фарфоровой статуэтки девы Марии.

Надпоручик посмотрел влево от двери: к стене были прислонены картины без рам, в основном большого формата, дальше, вокруг второй кафельной печи, стояли скульптуры разных размеров, лишь слегка отделанные рукой человека причудливые корни, сучья, наросты; хохочущие страшилища с вытаращенными глазами и высунутыми языками, обезьяньими конечностями и огромными зубами — целый склад деревянных чудищ, некоторые очень крупные — метров до двух высотой. Склад этот тянулся до небольшого токарного станка в центре комнаты, над которым покачивалась голая лампочка; в углу верстак и шкафчик с инструментами для резьбы по дереву.

Между третьим и четвертым окнами — полки с эмалями и лаками, около них мольберт, перед мольбертом — высокий табурет. Такие же полки, тоже уставленные красками, занимали простенок между первым и вторым окнами, почти напротив двери. Окно между этими полками и длинным стеллажом было раскрыто настежь.

Помещение, видимо, служило мастерской, и не будь этих удивительных, фантастических скульптур и необузданно-ярких картин, заселенных мелкими фигурками людей и животных, оно не отличалось бы от десятков и сотен подобных же мастерских, в нем не было бы ничего особенного. Если бы… если бы все предметы находились в обычном состоянии и на обычных местах. Здесь же словно пронесся разрушительный смерч.

Вот почему поручик Влчек долго осматривал комнату, скрестив руки на груди, осматривал медленно и внимательно. Весь этот хаос его потряс.

Холсты были изрезаны. Скульптуры опрокинуты, инструменты раскиданы; книги валялись на полу вперемежку с бутылочками, из которых вытекли краски, и кистями. Шкаф и холодильник открыты, ящики комода выдвинуты, все вещи из них вышвырнуты на пол. И все, абсолютно все облито, вымазано, забрызгано яркими, сочными красками — зеленой, синей, желтой, красной, оранжевой, черной, белой и пурпурной. Забрызгано все, включая скульптуры и уничтоженные картины. Полито лаками, разбавителями (позднее было установлено, что это скипидар, эпоксидный лак, соляная кислота и так далее).

Столь безумной и яркой картины уничтожения не придумал бы даже Сальвадор Дали.

— Фотограф! — через плечо позвал надпоручик Влчек. — А Богоуш еще здесь? Да? Пускай съездит за поручиком Беранеком и надпоручиком Чардой.

Богоуш Вок заглянул в комнату.

— Есть за поручиком Беранеком и надпоручиком Чардой… Бог ты мой, что творится!

— Одолжи-ка мне еще одну сигарету, — попросил надпоручик и предупредил, осторожно отступив к порогу: — Не лезь сюда… С этим мы провозимся дня три, — добавил он почти довольно.

— Хорошо бы он это увидел, а?

— Увидит, — жестко ответил надпоручик Влчек.

Машина ушла, звук мотора стих в отдалении.

Экснер встал.

— Погодите, — остановил его Калаб. — Дайте я взгляну. — Сначала он слегка отодвинул занавеску. — Отсюда дверь квартиры Рамбоусека не видна. — Он открыл дверь в коридор и вышел во внутренний двор. Огляделся, словно поджидая почтового голубя. — Один сидит на чурбаке у двери, — сообщил он. — Набивает трубку.

— Надеюсь, у него есть спички, — обронил Экснер.

Все засмеялись, приняв это за шутку.

— Он вас не увидит, если вы сразу же свернете под арку.

— Чудесно. Ну, я пошел. Милая пани, — поклонился Экснер Калабовой, — это было чудесно. И очень мило. До свидания, маэстро…

— Минутку! — воскликнул Матейка. Решительно допив бокал, он резко поднялся из кресла, не очень уверенно стоя на коротких ногах. — Я иду с вами, пан доктор.

— Чудесно, — заявил Экснер, который, слегка выпив, вопреки своей обычной сдержанной манере повторял слова. — До свидания, пан директор.

— Целую ручки, — пробормотал Матейка и, наклонившись вперед, энергично тронулся с места. Поскольку было очень похоже, что его непременно качнет прямо на середину двора, Экснер удержал его за руку:

— Осторожно, маэстро.

Матейка, похожий на ангелочка в берете, не шел, а прямо плыл рядом с Экснером.